Командир субмарины

Брайант Бен

"Девяностоградусный", как его прозвали, не снискал популярности у практиков, а скоро оказался отвергнут и всеми остальными; но в то время канцелярские ученые мужи, существовавшие в мире бумажных инструкций вдалеке от реальной жизни, смотрели на него сквозь розовые очки. Поступил циркуляр, указывающий, что "девяностоградусный" должен применяться.

Если следовало построить для этого прибора декорации, то они уже были готовы. Война еще находилась в своей первой стадии, мне еще предстояло приобрести то циничное отношение к нашим торпедам, которое пришло с опытом. Я думал, что, возможно, зря не доверяю торпедам, тем более что приказано прибор использовать. Но вина за то, что

я сделал это, равно как и ответственность, полностью лежала на мне; командир субмарины имеет беспрецедентную возможность использовать "слепую" тактику, впервые примененную величайшим из моряков - лордом Нельсоном. Но этот путь казался также очень заманчивым выходом из сложившейся ситуации, поэтому я и решил пойти по нему.

Мы оказались между двумя колоннами, представлявшими собой цели, носом к правой из них, но слишком близко, чтобы стрелять. Колонны находились на расстоянии примерно трех кабельтовых, то есть 600 ярдов, друг от друга. Это кажется хорошей дистанцией, но на море, к сожалению, оставляет мало места для маневра. Резкий разворот на левый борт удерживал нас внутри линии продвижения нашей первоначальной цели; и когда она прошла мимо, на расстоянии меньшем, чем длина "Силайон", мы легли на параллельный курс. Мы прицелились и выстрелили по головному транспорту левой колонны, под углом 90 градусов влево.

Едва торпеды ушли, мной внезапно овладело дурное предчувствие: эти отвратительные создания ни за что не послушаются приказа. И все-таки расстояние казалось оптимальным. Наверняка просить у судьбы точного удара не значит искушать ее. На всякий случай я решил все-таки немного развернуть корпус лодки, чтобы в случае необходимости иметь возможность выстрелить еще раз, на этот раз прямо.

Наверное, к этому времени следы торпед уже выдали нас; один из самолетов прикрытия мог появиться с минуты на минуту, и, чтобы развернуться, мы погрузились ниже перископной глубины. Мы смогли уйти вниз всего лишь на пару футов, прежде чем почувствовали плотный слой, и это оказалось во благо.

Минуту спустя, когда ни один звук удара торпеды о цель не развеял моих дурных предчувствий, я приготовился ко второму залпу. Однако один лишь быстрый поворот перископа по кругу заставил отбросить все мысли об атаке. Маленький транспорт, второй в колонне левого борта, перешел на правый борт и двигался на нас.

Он был уже почти над нами.

Мы представляли собой очень удобную для него цель прямо по ходу с правой стороны. Необходимо было срочно уйти на глубину, под судно, но, чтобы это сделать, мы должны были пройти сквозь плотный слой воды.

Услышав приказ о погружении, Джон Бромидж стал срочно заполнять все балластные цистерны, в то время как я повернул вертикальный руль направо и машинным телеграфом дал команду "полный ход" левому электромотору и "стоп" правому, чтобы постараться развернуться как можно скорее. Мы почти успели все сделать, но я увидел в перископ красноватое днище корабля, надвигающееся на нас; было видно даже, как из разболтавшейся заклепки сочится ржавая вода; затем раздался скрежещущий скребущий звук, объектив перископа почернел, лодка угрожающе накренилась на правый борт, зависнув в таком положении на бесконечные несколько секунд, в то время как люди ухватились кто за что мог, чтобы не упасть на палубу. Винт корабля проскрежетал, но лодка сумела-таки выпрямиться. Мы попали под таран судна, но первый помощник все-таки сумел опустить нас на глубину. Нам повезло в том отношении, что к моменту удара мы уже достаточно развернулись, и столкновение прошло по касательной. Обшивка корпуса не пострадала.

В самой субмарине ничто не говорило о том, что произошло нечто из

ряда вон выходящее; все занимались привычными делами, и, как всегда, дел этих было невпроворот. Пройдя сквозь плотный слой, с тоннами балластной воды в цистернах, лодка продолжала опускаться, словно свинцовое грузило на удочке. Ранние модели лодок типа "S" предназначены были выдерживать давление на глубине примерно 200 футов, хотя на самом деле им оказывались под силу куда большие нагрузки. Стояла задача остановить субмарину вовремя, чтобы ее не раздавило давлением воды; следующие несколько минут оказались наполненными пыхтением и вздохами балластных цистерн, из которых откачивали воду.

И тут с ревом и треском начали рваться глубинные бомбы, заставляя лодку сотрясаться от ударов. Нам эти бомбы были неприятны тем более, поскольку мы еще не знали наверняка, остался ли корпус невредимым после недавнего столкновения. Но налет оказался коротким и лишенным упорства. Скорее всего, враг решил, что уже отправил нас на дно.

Мы крадучись пробирались на глубине 230 футов; тяжелый слой воды, который так смущал нас раньше, теперь надежно защищал субмарину от немецких гидрофонов.

Проходили часы, и наконец шум винтов охотящихся за нами вражеских кораблей затих вдалеке. Пришло время подняться на поверхность, определить повреждения и устранить неполадки, если таковые обнаружатся. Мы знали, что обоим перископам пришел конец; скорее всего, люк боевой рубки открыть не удастся; однако несколько нервозное исследование рубки показало, что она все-таки осталась цела. Если мы не могли пользоваться люком на боевой рубке, значит, должны были использовать орудийный люк. Однако он находился глубоко внизу, и поэтому пришлось бы откачивать основной балласт, то есть полностью оказаться на поверхности и на протяжении долгих минут служить легкой добычей и для самолетов, и для какого-нибудь затаившегося эскортного корабля, терпеливо поджидающего нас на поверхности.

Часы показывали 23.00, смеркалось, а сумерки - это самое большее, на что можно было надеяться даже в августе. Акустик, который получал от своих несовершенных приборов на удивление точную информацию, отрапортовал об отсутствии опасности, и мы всплыли.

Я отогнул зажимы без малейшей надежды на успех, и вдруг, к моему удивлению, люк боевой рубки открылся в ответ на упавшее давление в лодке. Над головой показалось небо, вокруг никого, но мостик разрушен до основания. Поднялся ветер, море волновалось, вяло покачивая лодку. Обе перископные тумбы, отлитые из бронзы, сломались, и перископы согнулись под каким-то странным и неуклюжим углом. Сетеотводящий трос оторвался от мостика, но зацепился за обломки второго перископа, который при столкновении оказался выше. Прочный, но достаточно гибкий, он не отвалился, но болтался, потеряв опору, в то время как тяжелая стойка, сейчас свисающая на тросе, сломалась и била о корпус мостика. У самого мостика поврежденной оказалась лишь верхняя часть. Однако для любого стоящего на мостике опасность исходила от командирского перископа, который раскачивался в сильную волну и грозил разнести на куски боевую рубку.

Первым делом нужно было укрепить командирский перископ, мы не могли опустить его в таком состоянии. Канаты и такелаж рвались, словно бумажные бечевки, постоянно вырываясь из рук старавшихся приручить их людей. В конце концов нам удалось с помощью тросов и канатов закрепить перископ и повернуть лодку так, чтобы обуздать дифферент на корму.

Операция проводилась с повышенным энтузиазмом, поскольку мы находились на поверхности совсем близко к вражескому берегу, с разряженной батареей и, судя по всему, оставаясь объектом вражеской охоты.