Командировка в ад
Шрифт:
— Торопись, Ваня. Надо сообщить в Москву. Мошонкин, где ты там?
В ответ в руку легла холодная как лед рука утопленника. Картазаев проснулся с воплем.
— Владимир Петрович, вы где? — по обыкновению Закатов откликнулся после первого же гудка.
Картазаев звонил из автомата на стене дома, за ним начинался лес, в котором, как убедился полковник на собственной шкуре, спать было уже холодно.
— Дышу чистым кислородом. Помнится, мы тут гостили в прошлый раз. Если догадались, то скажите об этом, только адреса не называйте.
— Обижаете, Вольд. Эта линия не прослушивается.
— Ничего нет невозможного, особенно для нашей конторы. Нам надо встретиться.
— Выезжаю немедленно. Укажите, где остановиться.
— Останавливаться не надо. Двигайся по улице до кольца и обратно. Стекло задней двери должно быть опущено.
Повесив трубку, Картазаев перешел на противоположную сторону дороги и на остановке слился со ждущими транспорта гражданами. Движение на Лесном проспекте было редким, так что не составило труда выяснить, приехал ли кто по его душу. Не приехал.
Вскоре показался черный джип Закатова. Его носатый профиль сиротливо томился на заднем сиденье. Профессор нервничал. Картазаев подождал пока автомобиль проедет и, убедившись, что за автомобилем никто не следит, уже действовал более решительно, а именно, когда автомобиль показался снова, подбежал и нырнул в окно. Закатов немедленно поднял тяжелое зеркальное стекло, оказавшееся толщиной в ладонь и велел водителю гнать.
— Гнать не надо. Пусть едет спокойно… подальше от леса, — уточнил Картазаев.
— Моя загородная вилла устроит? — спросил Закатов.
Картазаев сказал, что площадь перед зданием ФСБ устроила бы его лучше.
— За вашей виллой наверняка установлено наблюдение. У вас была неприметная квартира, где вы с любовницей встречались.
Закатов глянул исподлобья и проговорил:
— Не люблю вашу контору за это. Для вас чужая жизнь это досье. Кстати, наслышан о ваших подвигах в больнице, — осторожно заметил Закатов, искоса бросая взгляды на его кулаки с багровыми ссадинами. — Вы там напали на кого-то.
— Похоже, мы читали досье друг друга. Опять ваши агентурные данные?
— Почему агентурные? Мне Пал Саныч звонил. Обрисовал всю ситуации. Сказал, что вышло очередное недопонимание, кто-то там чего-то не понял и переусердствовал. В случае если вы свяжетесь со мной, велел передать, что вам не надо из себя Джеймса Бонда изображать, а связаться с ним напрямую. Кстати и слежку с меня тоже сняли сразу после звонка.
— А до этого следили?
— Неусыпно.
— Так чего же вы молчали? — негодующе попенял Картазаев.
— А что я должен был делать? В рупор кричать? Но не подумайте, я больше всех заинтересован, чтобы с вами ничего не случилось.
— Боитесь угрызений совести? Сомневаюсь.
— Я этого не говорил. С вами вместе утратилась бы нужная информация.
— Слушайте, а нобелевские лауреаты все такие бессовестные?
— Скажем так, они особенные. В мире сотни тысяч людей считают себя учеными, но все они ограничены, каждый в своем, кто в таланте, кто в деньгах, на кого власти давят. Лишь единицы имеют право и возможность не останавливаться в своих изысканиях ни перед чем. Мы раздвигаем границы, для нас нет запретного, ни в материальном, ни в моральном аспекте. Но впрочем, это все банальные вещи. Разве что воспринимаются всякого рода слюнтяями в штыки. Хотя весь цивилизованный мир так живет. Иначе сожрут.
Картазаеву было глубокое наплевать на цивилизованный мир, ему
— Расскажи мне, профессор, лучше про элефантизм. Просвети темного человека, снизойди с нобелевских высот, — попросил он.
— Не уничижайтесь, мы знаем истинную цену друг друга, Владимир Петрович. Что касаемо элефантизма, то эта форма генетического заболевания крайне редка. Один заболевший на 10 миллионов. И только в развитых странах. В неразвитых больной погибает сразу. Вес возрастает в геометрической прогрессии. Вы же видели несчастного Бельцова. Его масса в основном состоит не из жира, или мяса, как вы, наверное, предположили, а из…воды. Да, обычная вода. Почти тонна обычной воды под кожей. Кстати с кожей произошли тоже не обратимые изменения, иначе она бы давно лопнула под напором подкожной жидкости. Она утолщается и становится толстой как у слона. Сантиметров… — Закатов вынул из кресельной сумки целлофановой пакет, заполненный спиртом, в котором был распластан лоскут серой кожи. — Сантиметра 3, наверное, будет, — скосив глаза, он поинтересовался. — Я вас не шокирую?
— Человек остается в рассудке? — Картазаев проигнорировал его вопрос.
— А что ему сделается? Иначе все толстяки были бы дебилами. А они вон по ящику пиво рекламируют. Милые жиртрестики.
— Бельцова допрашивали?
— Насколько я знаю, беспрестанно. И настолько же безрезультатно. Молчит. Ваш добрый доктор Айболит в отличие от вашего покорного слуги уже и антидепрессанты ему колол и откровенную наркоту. Бесполезно. Дело в дозе. Никто не знает, какую дозу может вынести его организм. Изменился метаболизм. Чтобы накормить, ему кашу в корыте приносят.16 батонов хлеба. Неэстетическое зрелище, скажу я вам.
— Элефанты действительно не могут двигаться?
— Абсолютно. Кости не выдержат, да и сосуды. Стоит ему встать, как он весь изломается и порвется внутри. Сосуды, мышцы, ткани.
— Как вы думаете, его заразили неизвестным генетическим вирусом?
— Как вы безграмотно говорите? Генетических вирусов не бывает.
— Спросим по-другому, его действительно заразили? Или это, не знаю, как сказать, естественный процесс. Нечто вроде прорвавшегося свища.
— Когда нормальный человек, боевой офицер, превращается в гору жира, воды и крови, это трудно назвать естественным процессом.
— А сколько у него крови сейчас?
— Порядка 100 литров. Вес продолжает расти на пуд-полтора за сутки, вместе с ним увеличивается объем крови. Никто не знает, когда наступит предел.
Картазаев велел остановить машину и попросил ключи от закатовской квартиры.
— Надеюсь, она сейчас свободна? — уточнил он. — Иначе, я попросил бы вас перевезти любовницу на другую квартиру.
Закатов неожиданно смутился, побагровел и с неожиданной горячностью воскликнул, что та живет в другом месте, и что полковник может быть абсолютно спокоен, его никто не потревожит. На прощание Картазаев сказал, что надеется на порядочность профессора в отношении того, что тот никому не скажет о его местонахождении, в противном случае, он вернется и оторвет ему бакенбарды. Ну не бакенбарды, но не суть важно. Пунцовый Закатов пообещал молчать. Картазаев понял, что профессор обиделся на него, но лишь время спустя, когда уже ничего нельзя было изменить, понял истинную причину его волнения.