Командировка
Шрифт:
Я потянулся за стаканом, хлебнул водички.
– Хорошо, Семенов. Я чувствую, вы не в настроении. Завтра еще позвоню. Только помни, Виктор, есть техническая проблема и есть сложнейшие человеческие взаимоотношения. Не надо их в кучу смешивать.
– Жалеете, что меня послали?
– Хм-хм!
– Я не подведу, Владлен Осипович.
– Спасибо, Виктор. До завтра. Прими на ночь чего-нибудь. Аспирину там, что ли. Или сульфадиметоксинчик тяпни.
– Я по-русски привык лечиться. Огненной водицей .
На прощание доброжелательный смех, точно
Только повесил трубку, приятно возбужденный разговором с начальством, снова звонок. Ожила моя временная обитель. Капитанов Владимир Захаровичсобственной персоной, фигурально говоря. Тон не так чтобы задушевный и братский, но деликатный.
– Что же вы ко мне не заглянули, Виктор Андреевич?
– А что такое?
– Просто так. Попутно.
Я представил, как Капитанов держит трубку в богатырской руке, как силится удержаться в рамках светского политеса.
– Виктор Андреевич, говорят, вы с лесенки вчера упали?
Хорошо поставлена информационная служба в группе.
– Было дело. Всю физию себе раскорябал.
– Может, врача вызвать?
– Спасибо, обойдусь.
– Ну тогда до свидания. Не переутомляйте себя, Виктор Андреевич. Это хорошо, что благополучно обошлось, а то ведь по-разному с лесенок падают.
– Всего доброго.
Нервничает, подумал я, нервничает Капитанов, все от нервов. И звонок, и угроза. Неужели Шутов ему доложился? Невероятно. Грош мне тогда цена. А про лесенку кто сказал? Шурочка?
С улыбкой я вообразил, как после беседы со мной каждый сотрудник сломя голову мчится к Капитанову. Бежит, задыхаясь, тучный Давыдюк, переливается с этажа на этаж, шурша пиджаком, многажды излеченный от алкоголизма Прохоров, горделивой походкой, соперничая остротой плеч с прямоугольниками дверей, плывет Шацкая -товарищ Капитанов всех внимательно выслушивает, сопоставляет данные, делает выводы. Я ни в чем не ошибусь, Владимир Захарович, да и не во мне теперь дело. Вопрос-то ясный, как утро. Задачка для первоклассника, и ответ сияет огромными буквами на обложке. Мы все знаем ответ.
Зачем только понадобился мой приезд?
Существует техническая проблема, сказал умнейший Перегудов, и существует человеческая.
Нет, никогда они не существовали отдельно.
Я смотрел на телефон в непонятной уверенности, что сейчас он опять затрезвонит. Непременно будет третий звонок. Я болезненно ощущал, как кто-то медленно, в раздумье раскручивает диск. Пальчик в отверстие-раз, пальчик в отверстие - два. Ну!
– Алло, это вы, Виктор Андреевич?
– Добрый вечер, Шурочка. Хорошо, что ты позвонила. В чужом городе все чужие, и вдруг - вечерний звонок, как улыбка друга. Это ты сказала Капитанову, что я с лесенки звезданулся?
– Не надо было?
– Почему не надо. Событие важное, чем больше людей будет знать, тем лучше. А он тебе что сказал?
– Как это?
– Ты ему сообщила, что я упал с лесенки, а он на это что ответил? Заплакал?
– Хотите правду знать?
– Шура!
– Он сказал, нормальные люди с
Я улыбнулся ей из своего номера. Я был рад, что она позвонила. Она желала мне добра.
– Шура, мне необходимо сказать тебе кое-что, но я не решаюсь.
– Говорите.
– Мы не сможем сегодня вечером выйти на прогулку. Ко мне придет гость.
Она торопливо дышала мне в ухо из трубки.
– Я только хотела узнать, как вы себя чувствуете.
– Шура, кто твои родители?
– Зачем вам это? Ну, папа - врач, а мама-домохозяйка.
– Семья большая у вас?
– Бабушки две, дедушка, мамин папа, сестра, ее муж Владик и их крохотуля. Большая семья.
– Я всем вам желаю огромного человеческого счастья.
– Виктор Андреевич, если будете насмехаться, я никогда в жизни вам больше не позвоню.
Так мы даем поспешные обеты, смешные, может быть, всевидящей судьбе. Скольким людям я не собиь рался больше звонить. И звонил. И был на побегушках. Мы всегда в плену, свобода - призрак, зов ее - тоненькая свирель самообмана. Да и кому нужна свобода. Мне - нет. А тебе, Натали?
– Не стыдись добрых поступков, Шура! Ты мне очень помогла сегодня.
Дыхание ее выровнялось, легкая птичья гортань сузилась.
– Тогда я пойду, спокойной ночи.
– Спокойной ночи и тебе.
Я немного полежал, помечтал - четвертого звонка не было...
В буфете на этаже прислуживала кофейному божку новая жрица, не кустодиевская красавица с потусторонним взором. Отнюдь. За стойкой бронзовела парфюмерией наша современница в заштопанных вельветовых брючках и в кокетливой распашонке. Я поглядел на нее из дверей, она мне не понравилась, и решил сходить в магазин, там прикупить чего-нибудь к встрече, а заодно поинтересоваться продуктовым снабжением города.
Я люблю ходить по магазинам.
Мне доставляет эстетическое удовольствие вид витрин, заставленных товарами, сложная гамма запахов (соленая рыба, сыры, сырое мясо, сдобные пышки, фрукты - прекрасный коктейль ароматов), нравится возможность выбора, я могу долго без скуки следить за движениями большого ножа, каким продавщица вспарывает сочную колбасную плоть. В продовольственных магазинах уютнее, чем в промтоварных, где продавщицы, как правило, спят и рты открывают с металлическим щелканьем. В продовольственных - здоровее, опрятнее, лучше.
Страсть к хождению по магазинам - атавизм, слабость, неудобно признаться, но что имеем, то имеем.
Мне все мои слабости дороги, как больные дети матери.
В том магазинчике "Продукты", куда я попал - в ста шагах от гостиницы, - был рай для понимающего человека. Густой запах нерафинированного подсолнечного масла стерильно перешибал все другие запахи. Народу никого. Часто мерцают лазурью витрины, дощатый пол поскрипывает под ногами от удовольствия. Я пробил полкило ветчины, батон хлеба, два пакета кефира (на ночь), триста граммов рокфора, полкило малосольных огурчиков, жестянку шпрот, коробку шоколадных конфет "Цветы моря", несколько пачек печенья (впрок).