Командиры мужают в боях

Исаков Иван Степанович

Тот же снайпер сразил политрука 3-й роты Тимофеева.

«Надо снять его во что бы то ни стало», — решили мы.

Эту задачу взял на себя Чехов.

Начался поединок. Фашист караулил Чехова, а Чехов его. Так продолжалось несколько дней. Анатолий спускался вниз хмурый, злой. Этажом выше засел еще один наш мастер огня с противотанковым ружьем. Он подстерегал вражеские машины. Как-то под вечер, когда наверху прогремел выстрел, Чехов вдруг почувствовал, что и в него целятся. Анатолий решил опередить — и… впервые промазал. Гитлеровец ответил — и тоже мимо. Однако пуля, ударившись о стену, рикошетом вошла в

грудь Анатолия Чехова. Его привели к нам в блиндаж. Смотрю, плачет, не от боли — от ярости, что не попал.

— Вот что, Анатолий, немедленно в санроту, а потом в медсанбат, надо извлечь пулю.

— Не пойду!

— То есть, как это не пойдешь?!

Чехов стоял на своем. Тогда я велел фельдшеру Птахину оказать помощь Анатолию, а сам позвонил комиссару полка Тимошенко, чтобы тот распорядился переправить Чехова в госпиталь, на противоположный берег Волги.

Когда Анатолия перевязали и он вернулся в блиндаж, я сказал:

— Комиссар полка тебя вызывает, хочет узнать, как все получилось.

— Хорошо, — ответил он, — но пусть моя винтовка останется у вас.

Из штаба части Чехова направили за Волгу. Через две недели он снова появился в батальоне.

— Где винтовка?

— Вот.

Анатолий схватил ее и — в роту. К вечеру на его счету было еще трое фрицев. Наверное, в их числе был и снайпер, так как больше он нас не беспокоил.

«Как же так, — думаю, — слепое ранение, и вдруг вернулся?..»

— Узнай-ка, — говорю Птахину, — выписали его или сбежал.

Тот пришел, доложил:

— А ведь Чехов сбежал из госпиталя.

Тут как раз у него подскочила температура, и он сознался, что операцию ему еще не делали. Пришлось снова переправлять его на левый берег. Вернулся он к нам лишь к концу боев за Сталинград. А меньше чем через год, когда наша дивизия сражалась на Курской дуге, прошел слух, что Анатолий, в то время уже командир взвода автоматчиков, убит.

Но много лет спустя выяснилось: Анатолий Чехов не погиб тогда.

Я узнал об этом только в феврале 1965 года, развернув «Комсомольскую правду». Подобно многим бывшим фронтовикам, я всегда ищу в газетах материалы о героях Великой Отечественной войны. Мой взгляд сразу же остановился на заголовке «Снайпер из легенды». Пробежал глазами первый столбец — и сердце учащенно забилось: жив, жив Анатолий! Буквы запрыгали, потом стали на место, и я прочитал:

«Об этом человеке каждый из нас слышал в детстве. Шла война. Она врывалась в нашу мальчишечью жизнь сводками с фронтов, скупыми солдатскими письмами отцов, слезами матерей. Мы играли — в войну, смотрели кино — про войну, проглатывали книжки — о героях войны.

Среди других запомнился и он, Анатолий Чехов, сверхметкий снайпер, защитник города на Волге, гроза гитлеровцев. Ему не исполнилось тогда и двадцати лет.

Но о нем уже была книжка. Ее написал Василий Гроссман. Напечатанная на газетной бумаге, маленькая, как раз по карману солдатской гимнастерки, с пометкой на обложке: „Из фронтовой жизни“. Она рассказывала о том, как на Мамаевом кургане застенчивый юноша из Казани стал для фашистов самым страшным человеком. Он был одним из первых снайперов фронта… Когда Чехов уничтожил пятьдесят пятого гитлеровца, генерал Родимцев прямо на передовой вручил снайперу орден Красного Знамени.

Прошло двадцать два года. Все это время

мы почти ничего не слышали о Чехове. Но вот недавно в Казань приехал Василий Зайцев, Герой Советского Союза, тоже снайпер, участник битвы на Волге. Вместе с ним приехали генерал-лейтенант Г. Сафиуллин, бывший политрук группы бронебойщиков А. Евтифеев, сержант Я. Павлов, генерал-лейтенант Н. Бирюков. В историческом музее города состоялась встреча ветеранов с трудящимися Казани. Затаив дыхание слушали люди рассказ Василия Зайцева о его погибшем друге — снайпере Чехове…

В этот момент с одного из дальних рядов поднялся худощавый, средних лет мужчина и, прихрамывая, пошел к сцене. Это был Анатолий Чехов.

Весь зал так и ахнул. Поняв, что произошло, люди радовались, аплодировали.

— Вот так встреча! — только и мог произнести Зайцев. — Два десятилетия рассказываю всюду, что ты, Анатолий, погиб, а ты вон живехонек!

Так думал не только Василий Зайцев. Свято чтили память о герое в Волгограде. Назвали именем снайпера Чехова улицу, выставили портрет в музее обороны города. Экскурсовод в течение многих лет говорила посетителям, что Чехов отдал свою жизнь за Родину. Бывший командир полка, в котором воевал Чехов, Самчук в книге „Тринадцатая гвардейская“ рассказал о подвиге героя, поместил его портрет. И тоже был уверен, что пишет о погибшем.

Да, чего не бывает в жизни. Жив Чехов. Живет в Казани. Улица 12-я Союзная, дом 18/9, кв. 4. Первый этаж, сугробы до самых окон. Тишина. Маленькая квартира. Невысокий, подвижной, чуть удивленный человек достает папиросу из пачки „Беломора“, выключает радио, рассказывает:

— Почему считали, что я погиб? Трудно сказать. Началось наше наступление. Штаб батальона располагался в одном из полуразрушенных домиков. Накануне меня ранило. Снайперскую винтовку пришлось сдать. Я стал связным при штабе. Слышу: „Добеги до 45-миллиметровых пушек. Скажи, чтобы подтягивали их к передовой“. Побежал. Передал приказ. Когда вернулся, дома уже не было. Прямое попадание снаряда…

Возвращаясь однажды с задания, попал на минное поле. Вот, видите, левая нога стала короче…

От волнения Чехов не может усидеть на месте. Ходит по комнате, в пепельнице прибавляется окурков. Чуть слышно поскрипывает протез — ступню отняли в госпитале в Моршанске. Оттуда в 1944 году он написал матери: „Не беспокойся. Жив. Голова и руки целы. А ногу пришьют…“ Про вражескую пулю, сидевшую у позвоночника, умолчал. Она и сейчас там — память о дуэли с фашистским снайпером.

На родной фабрике его встречали торжественно. На улице останавливали незнакомые люди: „А мы вас в кино видели!“ Книжка Василия Гроссмана ходила по рукам.

Несмотря на ранения, Анатолий снова стал работать в родном цехе. Но через два года врачи сказали: „Вы, молодой человек, свое отработали“.

Стал пенсионером.

Нелегко складывалась послевоенная жизнь Чехова. Донимали раны. За десять лет — двенадцать операций. Пустые длинные дни, бесконечные тревожные ночи. Как жить дальше? Нехитрые заботы по дому, больницы и поликлиники, рыбалка — неужели это все, что ему осталось?

Где-то люди читали книги, в которых рассказывалось о подвигах Чехова. Боевые друзья гордились тем, что им довелось воевать рядом с ним. А сюда, в маленькую квартирку на тихой улице, заглядывали все реже и реже.