Командор
Шрифт:
Де Каюзак ждал долго.
Неделя прошла, а ответа на его ультиматум не поступило.
Вторая пошла, и тут терпение у генерала флотилии лопнуло — Жан де Баррада решил действовать.
«Труа Руа», «Нотр-Дам», «Интендант» и «Дофин» с «Эглом» объявились на рейде Форт-Чарлза, где стояли пять английских флейтов.
Никто уже точно не скажет, кто первым открыл огонь, хотя колонисты уверены, что первые выстрелы по французской флотилии сделали орудия форта.
А тут и британские корабли поддержали сухопутных канониров.
И пошла
Чуть ли не тридцать человек скосили английские ядра на «Дофине», разрывая человеческие тела и ванты с одинаковым успехом и лёгкостью.
Пострадали не только простые моряки, пушкари и младшие офицеры — ядро снесло полголовы самому капитану Мориньеру-Понпьеру, старому пирату, славному своими победами.
За три часа сражения флагман потерял всего четырёх матросов, зато дыры в борту зияли такие, что даже в лёгкое волнение вода станет захлёстывать в трюм.
На «Интенданте» полегло десять человек, но «Дю-мэ» с «Ломбардцем» доказали, что не зря хаживали в Вест-Индию, устраивая корсарские набеги, — французские пушки стреляли метче, а палаши были острее.
Лишь один английский корабль сумел уйти, остальные легли на дно или сдались на милость победителя.
Всё, карты Эдварда Уорнера были биты.
Следующим утром к борту «Труа Руа» причалила барка Уорнера с белым флагом. И что бы вы думали?
Англичанин с непристойным нахальством выразил своё «фи!» Дескать, что это за стрельбище?
Как можно применять грубую физическую силу к мирным английским плантаторам?
Де Каюзак, смягчивший свой нрав за ночь, не стал грозить Уорнеру виселицей, а снова потребовал по-хорошему вернуть захваченные земли французам.
Тот стал ныть, что сам-де ничего решать не может, нужно-де послать корабль в Лондон, пусть король сам решает, как тут быть, а он человек маленький.
Надо полагать, Жан де Баррада снова рассердился, и Уорнер не стал дёргать тигра за хвост, смирился — и попросил отсрочки в пять дней.
«Жду вашего ответа до завтрашнего утра!» — ответил де Каюзак.
Что было делать Уорнеру? Английские корабли так и не появились…
И утром он принял все условия ультиматума.
И новый договор подписал, и даже выпил с де Каю-заком за здоровье королей.
А де Баррада, радуясь, что не нужно применять крайних мер, изгоняя англичан с острова, устроил салют из пушек…
И оба моста, перекрывавшие Каньон-дель-Оро, и хижины для невольников, и здания гарнизона — всё сгорело, всё превратилось в угли.
Зато мути в реке поубавилось — сырая золотоносная порода сохла в желобах, а течением сносило осадок.
Убитых корсарами стражников и растерзанных индейцами надсмотрщиков никто не хоронил, а разве сами испанцы предавали земле истребляемых краснокожих? Каков привет, таков ответ.
Таино раздели убитых догола, изъяли из домов всю одежду и посуду,
Половину испанских лошадей индейцы запрягли в телеги — надо же как-то добро вывозить! — а остальных навьючили.
Всё равно кавалеристов среди краснокожих не водилось.
Но воинственный настрой был.
— Благодарю тебя, Длинный Нож, — сказал Гуанакачири. — Теперь мы иметь свобода и оружие. Мы делать путь на север. Там быть рудник, где наши братья добывать серебро для ненасытные испанские собаки. Мы открывать ворота… Неведомо, сколько успеть проживать, но умру я свободным! Прощай, Длинный Нож!
— Прощай, Гуанакачири. Удачи!
Индейский обоз, иначе не скажешь, медленно попылил по дороге на юг. Там, на расстоянии двух лиг отсюда, имелся поворот на тракт до серебряного рудника «Милагроса».
— Ёш-моё… Национально-освободительное движение… — пробормотал Быков, глазами провожая карету, «прихватизированную» тайно.
— Это ненадолго, — вздохнул Пончик. — Мало их совсем, перебили… Угу.
— Наш краснокожий брат Гуанакачири всё сказал верно — про то, как жить и помереть.
— Ты прав, мой бледнолицый брат, — усмехнулся Олег. — Возвращаемся. Своё дело мы сделали, хорька в испанский курятник запустили. Есть идея наведаться на плантации в Магуану — это равнина за горами, отсюда к югу. Там тоже индейцы пашут. Навели мы шороху в горнорудной промышленности? Наведём и в сельском хозяйстве. Только уже все двинем разом! Едем.
Подбодрив коня пятками, Сухов подумал, что надо будет обязательно задержаться на часок в Сан-Фернандо-дель-Сибао…
Отдалились они от букана изрядно, поэтому ночь решили провести в лагере у истока какой-то местной речки — и чистая вода под боком, и трава для коняшек, и видно всё далёко, незаметно не подберёшься.
Поев жареного мяса со свежими тартильями, которыми его щедро одарила сеньора Консуэло, Олег удалился подальше от костра, на свежий воздух, в темноту.
Негоже долго пялиться в огонь, для воина это может кончиться плачевно — подкрадётся враг, да и всадит тебе железяку в пузо, а ты даже лица его не разглядишь, со свету-то.
Застя огонь костра, воздвигся Быков.
— У вас свободно? — шаркнул он ботфортом.
— Присаживайтесь, — улыбнулся Сухов.
Ярослав, кряхтя, развалился на травке.
— Лежи спокойно, не ёрзай, — послышался голос Пончика, — а то всех этих… сколопендр распугаешь. И паучков. Угу. Они тут ма-ахонькие, еле на ладони помещаются. Пусти их погреться к себе на волосатую грудь!
— Чего это — волосатую? — оскорбился Быков. — Ёш-моё! Вот что за человек! Лишь бы ему ближнего ущучить!
— Да, такой я, — самодовольно сказал Шурик, присаживаясь. — Коварный, однако.
— Шибко-шибко коварный чукча.
Пончик не стал отвечать, посчитав, что надо быть выше этого.