Командоры полярных морей
Шрифт:
лейтенант Николай Гелыперт — погиб в 17-м;
мичман Александр Никольский — умер на чужбине;
мичман Андрей Ильинский — судьба неизвестна;
доктор Эдуард Арнгольд — в 18-м умер от тифа в Ялте; по другой версии — расстрелян там.
Неужели и в самом деле это «блаженная земля» изломала их судьбы, бросила за кордон и колючую проволоку, переименовала их острова и земли, обокрала могилы?
За что все это?
Не за то ли, что по их стопам пришли конкистадоры Арктики — за нефтью, мехом, золотом, газом; построили бараки и превратили вечную мерзлоту в кладбище для миллионов людей; разворотили тундру гусеницами и ножами бульдозеров, усеяли девственно-чистые
Конечно, они не знали, для кого и для чего разведали и проторили путь во льдах.
Есть у земли свои заветные оазисы, куда не должны вторгаться люди. Своим неумеренным разумом, любопытством, алчностью они, подобно мухам, забравшимся внутрь хронометра или иного прецизионного прибора, могут разладить, нарушить, погубить древние балансиры природы, порвать тончайшие нити и цепи экологического механизма планеты. Посторонним вход воспрещен! И мы, люди, пока что здесь посторонние.
Убежден: Север, Арктика — одна из таких жизнесущих зон, куда нельзя было входить до поры. Но мы вошли. Я своими глазами видел гнойные раны этого вторжения и на Таймыре, и на Кольском, и на Колыме, и в Белом море… Всюду одни и те же жуткие следы воровского хапанья. Недаром грворят, не в горькую шутку, что ледоколы ныне торят путь не только во льдах, но и в бревнах. Сибирские реки выносят трупы порубленных лесов и трупы расстрелянных людей из размытых могильников.
Рано, рано пришли мы в «блаженную землю».
И еще одно. Запонка лейтенанта Жохова! Крупица меры и надежды! Так же, как эта малая вещица вернулась к своему законному наследнику, так и все выбитое, сдвинутое, смешанное силой зла и забвения вернется на круги своя.
Вернется образок на крест лейтенанта Жохова. Вернутся на острова, земли и города их первозданные имена. И уже возвращаются. И возвращаются из дальних стран книги, как перелетные птицы. Потеплело на родине!
Вот и имена «Таймыра» и «Вайгача» уже проступили на бортах новейших ледоколов.
ВМЕСТО ЭПИЛОГА
В Таллине буйствовала весна. Из бастионов Вышгорода выхлестывала цветущая сирень. Грозные некогда форты превратились в жардиньерки — огромные подобия тех, что выставляли в витринах таллинских цветочных магазинов. Валуны и те прозеленели под дубами Кадриорга. И здешние сосны в который раз, в который век воздели к Солнцу свои желтые свечечки.
А море… Свинцово ли серая Балтика голубела так под майским солнцем?
В этот раз не пришлось гадать, кто же покровительствует мне в этом прекрасном городе.
Верзунов. Именно он заказал номер в маленькой, никому особенно не известной флотской гостинице «Русалка». То была старинная казенная вилла Балтийского флота, на опушке кадриоргской дубравы, близ памятника броненосной лодке «Русалка». Выстроенная на немецкий манер, с мансардой под красной черепицей, она смотрела окнами всех трех этажей на близкое море
Верзунов утверждал, что здесь живали в свое время и адмирал Эссен, и адмирал Рожественский, и другие балтийские знаменитости… Некогда роскошная загородная вилла с великолепной и поныне паркетной лестницей была разгорожена на множество комнатушек и носила статус гостиницы III разряда для командированных в Таллинскую военно-морскую базу офицеров.
Благодаря стараниям Верзунова бывшая адмиральская дача приняла под свой кров всех, кто сумел приехать на «цусимские дни». Были здесь и внучка командира «Авроры», павшего от осколка японского снаряда в боевой рубке, Анастасия Всеволодовна
Прогуливаясь у памятника «Русалке», я обратил внимание на то, что гранитный форштевень, вырубленный скульптором, в основании постамента направлен не просто по тому курсу, которым уходила злополучная «Русалка» навстречу своей гибели. Сколько раз бывал здесь, а никогда не замечал этой особенности, да и в путеводителях, в описаниях монумента, кажется, ничего об этом не сообщалось. Круглая площадка вокруг памятника была сделана в виде компасной картушки, так что не составило особого труда определить роковой курс более или менее точно: 22—23°.
И тут меня осенило: да ведь это же курс, каким прорывались во Владивосток сквозь Цусиму эскадры Рожественского! Курс норд-ост 23°. Даже глава в романе у Новикова-Прибоя так названа: «Курс NO 23o».
Получается, что русские корабли шли к своему разгрому курсом «Русалки».
Как бы там ни было, но бронзовый ангел вздымал свой крест над морем и в память моряков-цусимцев. Другого памятника у них не было.
Был, впрочем… Белокаменный храм Спаса на Водах воздвигли всем российским миром на берегу Невы. На мраморных плитах значились имена всех сгинувших в пучине Желтого моря — и офицеров, и матросов. Храм-памятник постигла участь собора Христа Спасителя в Москве. Не дрогнула рука у вожака ленинградских большевиков — Мироныча, когда подписывал приказ о сносе «цусимского храма». Иконы, напрестольный крест продали за границу. Крест и сейчас хранится в Париже (хранится ведь!), а мраморные плиты, говорят старожилы, ушли на облицовку станций метро.
Преданье старины далекой? Как бы не так.. И в наши просвещенные дни не дрогнула рука у кого-то из таллинских отцов города наметить трассу скоростного трамвая прямо через некрополь русских моряков — Александровское кладбище. Спасибо таким, как Верзунов и его друзья. Отстояли. Но кто-то повадился бить старинные надгробья. Верзунов привел своих «ревельцев»: собрали расколотые куски, склеили, навесили цепи, вернули на места ритуальные якоря… Через месяц вандалы наведались вновь. И снова неформалам из клуба морской старины пришлось браться за лопаты, ломы, мастерки, кисти…
Ждать помощи от властей не приходилось. Для одних памятники на старом кладбище были «следами русской экспансии», для других — «символами проклятого царизма». Именно по инициативе особо бдительных чиновников было разрушено в 70-е годы символическое надгробие Гиляровскому — старшему офицеру печально знаменитого броненосца «Потемкин». Гранитные обломки и по сю пору не удалось поставить на место. Досталось и сыновьям Гиляровского. Трое юношей — кадет и гардемарины — погибли в море, спасая своих барышень, когда внезапный шторм перевернул в заливе их прогулочную лодку. Они погребены вместе, воистину в братской могиле. Три керамических фотопортрета на одном обелиске. Всем троим рука вездесущего вандала выцарапала лица…
Верзунов прекрасно понимал, что аргументы вроде «мертвым не мстят» или «из песни слова не выкинешь» на ревнителей классового или национального подхода не действуют, и посему молча творил свое благородное дело, которое временами казалось столь же безнадежным, как и труд Сизифа… И все же…
Сначала он убедил кладбищенского сторожа, что могилы русских моряков небесхозны… Так за «красный рубль» в регистрационных книгах появились отметки о том, что расходы по содержанию могил каперангов Политовского, Берлинского и прочих несут их «родственники».