Комариный вопрос
Шрифт:
И тут ему бросилась в глаза Наташа С. Она соседствовала с нарушителем, и уже в одном этом виделось нечто вызывающее, порочное. Скажи мне, кто за рулем, и я скажу тебе, кто ты.
Выявив Наташу С., Боков оживил ею свой репортаж «Совместно с ГАИ».
«И интересно то, — писал Боков, — что с ним вместе (с мотоциклистом то есть) ехала молодая девушка, продавец магазина (указывается название магазина) Наташа С. (фамилия, разумеется, дается полностью), которая утверждала — «первый раз с ним села…»
Любознательный человек Боков! Все ему интересно. Все его возмущает в Наташе С. Ему непонятно, как могла молодая девушка, да еще продавец магазина, ехать на одном мотоцикле с нарушителем правил уличного движения.
Да
ГОЛУБЫЕ ПЕТЛИЧКИ
Семейные реликвии
Отец погиб в Сталинграде, когда мне было три года. Все, что осталось от него, хранилось в небольшом чемоданчике под кроватью. Когда я подрос, меня заинтересовало содержимое чемоданчика, и я время от времени извлекал его из-под кровати. Отца я знал только по фотографиям и, разглядывая отцовские вещи, пытался понять, какой он был. Вещей от отца осталось мало: черная рубаха-косоворотка, наушники, словарь активного минимума по немецкому языку, записная книжка, которую отец незадолго до гибели прислал как подарок к моему дню рождения. Рубаху я частенько примерял на себя, но так и не смог дорасти до ее размера: отец был солидным мужчиной. Наушники до сих пор исправно служат нашей семье, исправнее, кстати сказать, чем их модернового вида собрат, появившийся в доме лет тридцать спустя. В словаре отец подчеркнул два слова «munter» — «бодрый» и «lustig» — «веселый», из чего я делал заключение, что отец был человеком неунывающим и оптимистичным. Записная книжка с алфавитом ничего, особенного собой не представляла, но сколько раз я ни брал ее в руки, а так и не решился использовать книжку по назначению — записывать в ней адреса и телефоны. Она и сейчас лежит передо мной девственно чистая, обернутая в кусочек газеты, очевидно матерью, сорок лет назад. Все, что напечатано на этом пожелтевшем обрывке газеты, я знаю наизусть. В сводке Совинформбюро от 5 ноября 1942 года говорится о тяжелых боях в Сталинграде, о том, как десять советских саперов остановили две роты немецкой пехоты. При этом один из красноармейцев, раненный в правое плечо, зубами снимал предохранительные кольца с гранат и бросал их левой рукой.
На другой стороне листка — письмо защитников города Сталину. В нем рассказывается о подвигах наших солдат, об одном сержанте, который уничтожил пять танков, а шестой остановил, бросившись под его гусеницы с гранатой. В письме сталинградцы клянутся: «До последней капли крови, до последнего дыхания, до последнего удара сердца будем отстаивать Сталинград и не допустим врага к Волге!»
Еще в чемоданчике хранились фронтовые письма отца. В них отец называл немцев шакалами, объявлял матери благодарность за работу на севе, обращался ко мне с пожеланием, чтобы я рос храбрым, но не хулиганом, обещал крепко бить фашистов.
В последней открытке от первого сентября, написанной карандашом, отец сообщал: «Постоянно находимся в ожесточенных боях с фрицами. Достается им от нас прилично. Земля — наш лучший друг. Писал в окопе».
Глазковцы
Когда десантный корпус, в котором служил отец, спешно преобразовали в 35-ю гвардейскую стрелковую дивизию и перебрасывали из-под Москвы в Сталинград, отец уже из отходящего эшелона крикнул матери:
— Запомни: фамилия моего комдива — Глазков. Если в газетах сообщат, отличилась
Весточка пришла очень скоро — 4 сентября газета «Красная звезда» в передовой статье поставила в пример гвардейскую дивизию Глазкова: «Там, где создана несокрушимая оборона, где защитники боевого рубежа полны решимости умереть, но не пропустить врага, — никакое преимущество в танках, никакое воздействие с воздуха не помогает немцам».
Через тринадцать дней отца не стало. Уже после войны матери удалось узнать кое-что о боях, в которых участвовал отец, о его дивизии.
35-я гвардейская, прибыв в Сталинград, попала в самое пекло. Был наиболее критический момент в обороне города. Гитлер дал приказ ценой любых потерь захватить его. И 23 августа немцам удалось прорвать нашу оборону на участке Вертячий — Песковатка и выйти к Волге. В образовавшийся восьмикилометровый коридор ринулся танковый корпус врага. Одновременно две тысячи немецких бомбардировщиков превратили город в пылающие развалины. К месту прорыва немцев и была брошена при поддержке наших танков 35-я дивизия. В ночь на 24 августа она остановила продвижение вражеских колонн к Волге, перекрыла коридор, отрезав танковый корпус немцев от основных частей, лишив его поддержки. Первый удар по врагу здесь нанес 100-й полк дивизии, комиссаром которого был отец. За два дня части дивизии уничтожили 77 танков, много автомашин, орудий и пехоты врага.
Командиру танкового корпуса противника, который уже двинулся на город, к тракторному заводу, стало неуютно и одиноко на берегу Волги, и он запросился у Паулюса назад, на запад. Бывший гитлеровский генерал Г. Дерр в своих мемуарах свидетельствует, что «в течение недели танковые дивизии 14-го корпуса находились в критической обстановке на берегу Волги». Это, конечно, значительно ослабило натиск немцев на город, помогло отрядам народного ополчения сталинградских заводов отбить их атаки. Глазковцы сковали немцев. Именно этот боевой рубеж имела в виду «Красная звезда». Именно отсюда пришла открытка отца.
В начале сентября немцы решили прорваться в другом месте, у станции Воропоново, сосредоточив там пять дивизий, из них две — танковые. И вновь гвардейцы Глазкова на самом трудном участке. Совершив 25-километровый марш, они несколько дней сдерживали натиск фашистских дивизий, пока командование не отвело их на новый рубеж, к южным окраинам города.
Сюда, в стык двух советских армий, вклинились немецкие соединения, пытаясь отсечь Сталинград с юга. До конца сентября 35-я гвардейская сковывала здесь немцев, в невиданных по тяжести боях отходя к Волге.
За месяц полегла почти вся дивизия, больше десяти тысяч гвардейцев. Погиб генерал Глазков. Смертельно раненный, он продолжал руководить боем. Погиб командир пулеметной роты Рубен Ибаррури, сын Долорес Ибаррури, который отбивался от бесчисленных атак немцев вместе с батальоном 100-го полка.
Евгений Долматовский, бывавший в дивизии, отмечал героизм глазковцев, их бесстрашие и даже бесшабашность. «Это были в основном парни воздушно-десантных бригад, — писал он, — не раз участвовавшие в самых отчаянных операциях и в тылу противника и на сложнейших участках фронта». Они и «заслонили собой Сталинград, и мало осталось в живых тех, кто мог бы написать о них книги».
Да, десантная выучка помогла глазковцам на всех участках бить фашистов, во много раз превосходивших их в живой силе и технике. Даже раненые, истекающие кровью, они не покидали своих рубежей. Воевали они в форме воздушных десантников, с голубыми петличками, и немцы так и называли их: «голубые петлички». На их позиции сбрасывались листовки: «Вы, небесные черти, глазковцы, окружены со всех сторон. Сдавайтесь. Гарантируем жизнь». В одном из боев на призыв фашистов сдаваться глазковцы сняли с погибшего товарища окровавленную гимнастерку и подняли ее как знамя.