Комбат. За личное мужество
Шрифт:
— Ты чего дергаешься? Следят за тобой, что ли? — спросил Рублев.
— Точно не знаю, — пожал плечами Василий, — но это вполне возможно.
— Слава богу, что вы никуда не уехали! — вдруг воскликнула появившаяся возле них Серафима Карловна. — Там внизу милиция. Вас ждут!
— Я товарища своего наверх провожу, квартиру ему открою и к вам спущусь, — пообещал Рублев, надеясь все же избежать разговора с полицией. Ему совсем не хотелось лишний раз светиться перед органами правопорядка.
— Имейте в виду, это не просто преступление!
— Если я им буду нужен, они сами меня найдут, — сухо и даже резко оборвал ее Рублев.
— Хорошо, хорошо, — закивала Серафима Карловна, очевидно заинтересовавшись новым товарищем своего соседа, и поспешила в подвал, откуда эхо доносило лай не на шутку встревоженной Жульки.
— Что тут у вас стряслось? — поинтересовался Титовец, когда они вошли в подъезд.
— Убили парня в подвале. Говорят, бомжевал. Мне в это дело ввязываться не хотелось бы. Сам понимаешь, лишний раз светиться мне ни к чему, — заметил Рублев.
— Кому ж лишний раз светиться хочется, — пожал плечами Титовец, входя в квартиру и осматриваясь.
— Ты располагайся, в комнату проходи, а я на кухню. Голодный же небось с дороги? — спросил Рублев, окинув приятеля отеческим взглядом.
— Есть немного, — кивнул Титовец и, заметив на стене армейскую фотографию, где была вся их первая рота десантно-штурмового батальона, спросил: — Помнишь, майор?
— Помню, — кивнул Рублев и тяжело вздохнул.
Когда он смотрел на эту фотографию, ему вспоминалось разное. Однако сейчас почему-то стало горько. Да, были у них победы, но потери помнились острее. И если говорить о воинском братстве, то оно, как с годами понял Рублев, держится как раз на общей памяти не столько о победах, сколько о потерях.
Василий, взглянув на Рублева, все понял без слов и тоже тяжело вздохнул.
Уже на кухне, за горячими бутербродами, которые на скорую руку приготовил Рублев, Титовец поинтересовался:
— А ты как, служишь где или на пенсии?
— Считай, на пенсии, — кивнул Рублев и, чуть улыбнувшись, сделал несколько глотков горячего кофе.
— Не верю, — покачал головой Василий.
— И правильно делаешь, — улыбнулся Рублев.
— Я знаю, здесь, в Москве, с нашим военным опытом можно заколачивать неплохие бабки, только нужно знать где, — как-то вдруг воодушевившись, сказал Титовец.
Но Рублев только покачал головой и, чтобы перевести разговор на другую тему, спросил:
— А ты в Москву зачем? Ведешь себя как-то странно. Просишь встретить, а приезжаешь на час раньше. И налегке. Я-то, грешен, думал, что ты мне шкуру медвежью, рога привезешь, как обещал.
— Привезу. И шкуру, и рога, если появилась та, которая может их тебе наставить, — попытался пошутить Титовец.
Но Рублев сухо его оборвал:
— Это мне точно не грозит.
Эта тема была для Бориса Рублева табу. Он был из тех мужчин, которые не любят болтать попусту, хвастаться
Титовец это уловил и смущенно потупился.
— Ну, так в Москву ты зачем? — повторил свой вопрос Рублев.
— Дело здесь у меня, — пробормотал Титовец, болезненно морщась.
— Опасное? — спросил Рублев, сверля взглядом Василия.
— Не знаю еще, — пожал плечами тот. — Мне с человеком одним встретиться нужно.
— Из наших?
— Нет, — покачал головой Василий.
— У тебя на когда встреча назначена? — поинтересовался Рублев.
— Ну, пока что время терпит, — уклончиво сказал Василий, давая понять, что об этом он с Рублевым говорить не хочет.
— Ладно, — кивнул Рублев. — Я спросил, чтобы прикинуть, чем заняться. Может, выспаться хочешь или душ принять, отдохнуть?
— Нет, — отказался Титовец, — на это у меня точно времени нет.
Договорить они не успели: кто-то настойчиво позвонил в дверь. Рублев, еще не посмотрев в глазок, уже догадался, кто это мог быть.
На лестничной площадке стояла Серафима Карловна, только уже не в халате, а в элегантном красном костюме и черной шляпке.
— У нас еще одно убийство! — сказала она не то с горечью, не то с воодушевлением и добавила: — Вы нам очень, очень нужны! И товарища вашего тоже позовите! Будете понятыми!
— Давайте вы с ним будете понятыми, — предложил Рублев. — А я лучше останусь в стороне.
— Хорошо, но я вас жду. Пойдем… — сказала Серафима Карловна, чуть закатывая глаза.
— Куда? — спросил Рублев. — В подвал?
— Нет, — покачала головой Серафима Карловна. — К Марусе! Я знала, я чувствовала, что добром это не кончится! — выпалила она.
Титовец вышел в прихожую, очевидно догадавшись, что им от этой женщины так просто не отделаться.
— Я так и знала! Я так и чувствовала! — продолжала вещать Серафима Карловна, пока они друг за другом спускались по лестнице. — Бедные, бедные Санек и Маруся! Они так любили друг друга. Многие не верили, а ведь у них и правда было настоящее душевное родство! И разница в возрасте здесь совершенно ни при чем!
— Так кого убили? — попытался узнать Титовец.
— Вы что, не поняли?! Марусю убили! — всхлипнула Серафима Карловна.
— Полиция там? — спросил Рублев.
— Там, там, — кивнула Серафима Карловна. — Но им я не хочу ничего говорить. А вам скажу. Вам я скажу, потому что знаю, знаю, кто их убил.
— И кто же их убил? — спросил Рублев, понимая, что Серафима Карловна не успокоится, пока не вывалит на них всю известную ей информацию.
Серафима Карловна остановилась, оглянулась и, понизив голос, сообщила: — Это Колян. Из ревности. У Маруси был любовник, Колян, сущий алкаш. А когда у нее Санек появился, Колян несколько раз приходил и сцены устраивал. Маруся сама мне жаловалась.