Комбинации против Хода Истории[сборник повестей]
Шрифт:
Скоро в городе стали раздаваться выстрелы. Пудовочкин вскочил на лошадь и возбуждённо гонял её по Песчаной улице на Ивановскую площадь и обратно — на рыночную. Его ярило предстоящее. Бил лошадь плёткой — пускал вскачь, подымал на дыбы. Она храпела, роняла пену, глаза налились кровью.
Но вот Сунцов и группа конных пригнали десятерых подростков. Пудовочкин подскакал к ним, наклоняясь с седла, заглядывал в лица, казалось бы, без тени злобы, смеялся:
— Павлинами надо быть, хвосты кверху, а вы вон чего — печальные!
Сын путевого обходчика
— За что нас?
— А чего ваш бздун в меня целил? — обиженно вскричал Пудовочкин. — А то
вы с ним не одних мыслей!
— А если нет? — Коля не отвёл взгляда.
Пудовочкин — сердясь как бы в шутку — бросил:
— Ну, знать, мне ещё извиняться перед тобой! Дурак ты, что ли?
Он указал плёткой на площадку, обнесённую изгородью: там обычно держали пригнанный на рынок скот; сейчас площадка пустовала. Приведённых загнали на неё.
Прибывал народ. Пудовочкин скакал взад–вперёд по площади, беспокойно похохатывал, повторял: «Ну, попали в меня, а?», «А вот я це–е–ленький!» и: «Кому охота ещё попробовать?» Люди молчали.
Он спрыгнул с лошади, неуловимым движением тягнул из–за спины винтовку. Огромный, кудрявый, он не пошёл — он стремительно покрался к площадке, слегка клонясь вперёд. Ноги несли богатырское туловище, точно воздушное. Десятизарядный «винчестер» выглядел детским ружьишкой в громадных ручищах.
Легко перемахнул через изгородь, что была по плечо человеку среднего роста. Ребята пятились от него, жались к городьбе. Пудовочкин встал к ним спиной.
Перед площадкой сидел на лошади Сунцов. Поймал взгляд командира. Приподнялся на стременах, повернулся к толпе:
— Все видят, товарищи и граждане? Вот так всегда будет делаться за разное нехорошее, да-а! — кривясь, помахал над собой рукой, словно разгоняя зловоние. — В пор–рядке рабоче–крестьянского наказанья… алле гоп — р–р–раз! — рубнул воздух ладонью. — Алле гоп — два!
Когда крикнул: «Три!» — Пудовочкин подпрыгнул, в прыжке развернулся к подросткам, упирая приклад в сгиб локтя, выстрелил. Колю Студеникина сорвало с ног, швырнуло оземь — будто ударило дубиной.
А ладонь Сунцова опять рубила воздух:
— Алле гоп — раз!
При выкрике «три!» — пленники упали на землю, но Пудовочкин не подпрыгнул. Он хохотал… Подпрыгнул при счёте «шесть». Выстрел убил Власа Новоуспенского, сына протодьякона. После этого прыжок и выстрел вновь последовали при счёте «три». Затем — при выкрике «пять».
Расстреляны десять патронов; трое ребят ещё вздрагивают на земле, крутятся, силятся вскочить. Кровь, стоны. Сунцов, не слезая с седла, стал издали добивать раненых из винтовки. Смертельных попаданий нет, мучения длятся.
В это время пригнали ещё группу: человек пятнадцать. Пудовочкин воздел громадные руки, в правой — «винчестер».
— Даю помиловку! — и брюзгливо добавил: — Спасибо не жду, поскольку люди суть скоты неблагодар–рные!
— Везуха,
А Пудовочкин вдруг подошёл к плохо одетой старушке, опустил ручищу на её сгорбленную спину:
— Как увижу — хватит с них, я им со всей душой — живите!
Наклонился, чмокнул старушку в губы, погладил по спине и пошёл по площади, поправляя франтовато надетую фуражку; винтовка болталась за спиной.
14
Пролётка въехала на взгорок, с него хорошо виден Кузнецк. Блестят золочёные купола церквей, высится элеватор. Среди россыпи домиков выделяются вокзал, двухэтажные здания. Различим мост через речку, что извилисто перерезает город, видны конюшни, огороды, кладбище, темнеющий лесок, правее потянулась насыпь железной дороги, вблизи неё — линия покосившихся телеграфных столбов, которые кажутся издали кое–как воткнутыми палочками.
— Какая во всём этом бесхитростность и мирная невзрачность, — растроганно проговорил Костарев. Затем в голосе зазвучало что–то таинственно–зловещее: — От земли меж тем исходят токи некоего взвинчивающего нетерпенья. Так и тянет хлестать стаканами спирт и ласкать воронёную машинку под названьем «револьвер». Разве вы не чувствуете такого, Александр Романович?
«Он серьёзно болен», — подумал доктор, не отвечая.
— А множество простого народа давно уже чувствует это тёмное нетерпеливое напряженье. Поэтому в России столь болезненно–жадно пьют водку. Я нигде за границей не видел, чтобы так горячечно пили. А вам как врачу должно быть известно: спивается или стреляется человек, отлучённый от единственно достойного его дела.
Русский народ был отлучён от свободного заселения просторов. Расширься Россия в своё время до глубин Нового Света, освой Аляску, пол-Канады, Запад Соединенных Штатов — сколько народу переместилось бы туда, сколько интеллигенции! Там, вдали от России старой, сколько было б произведено революций и прочих социальных опытов, сколько титанической энергии избылось бы в них! И не трясли бы добрую старую матушку Русь лихорадка и истерика умов, не вызрело бы того неосознанного отчаянья обделённых, того бешенства, той алчности к земному, к небывало жирному и сладкому, что так умело теперь эксплуатируют большевики.
— Вы на карту давно смотрели? — укоризненно прервал Зверянский. — Вернёмся домой — взглянете. Эдаких–то просторов мало России?!
— А вы что, — сдерживая ярость, сдавленно произнёс Костарев, — измерили силу русских и приобрели право решать, чего с них достаточно? Почему Англия, уже имея Индию и Австралию, захватила ещё и Новую Зеландию, не сказав «хватит»? Почему отняла Мальвинские острова у Аргентины? Почему, проглотив треть Африки, сцепилась с Францией из–за крохотного форта Фашода и, не спасуй французы, была готова вести с ними долгую кровопролитную войну? Почему сожрала и обе бурские республики?