Комбо-Психо
Шрифт:
— Тогда это ещё более странно! Бафомет до сих пор ни с кем не разговаривал. Почему вдруг заговорил со мной?
— Кстати, а это хороший вопрос…
Похоже, мой собеседник всерьёз об этом задумался, дав мне минутку на то, чтобы хотя бы немного успокоиться и собраться с мыслями. Поджилки у меня трястись не перестали, конечно, но по крайней мере я смог более-менее осознать происходящее.
Бафомет… Монстр, запечатанный Агуром больше двух тысяч лет назад. И, честно говоря, как бы мне ни хотелось найти иное объяснение, всё моё естество продолжало вопить о том, что это — единственно возможная реальность.
Ну просто не мог
Оставалось только признать жуткую правду. Со мной действительно говорил обитатель этого медного кувшина.
И это…
Почему-то меня успокоило.
Нет, меня всё ещё потряхивало, но это была реакция моего паникующего подсознания.
Сам же я будто бы сбросил с плеч тяжкий груз. Теперь, когда угроза, пусть и невидимая, приобрела голос и имя, мне неожиданно стало легче. И, будто почувствовав, что я пришёл в себя, мой собеседник заговорил вновь.
— Парень, веришь ты мне или нет, но я говорю правду. Я заключён в этом месте уже многие сотни лет. И ты — первый, с кем я говорю за многие и многие годы.
Глубоко выдохнув, я посмотрел на “темницу” монстра. С учётом того, что я сам был едва ли не большим чудом, сохранив воспоминания о прошлой жизни, я точно был не тем, кто имел право на какой-то особый скепсис.
— Допустим, ты — действительно Бафомет, пойманный царём мудрости в этот кувшинчик.
— Чтобы ты знал, мальчик, медный кувшин Агура — это один из сильнейших артефактов в мире, способный запечатать что угодно, хоть дракона. И называть его так — это неуважение в первую очередь к вашему обожаемому царю мудрости.
— Я не ученик, — нахмурился я, — я — уборщик.
— Приму к сведению.
Прозвучало как-то обидно, честно говоря.
— Ну, хорошо. И чего же ты от меня хочешь? Надеюсь, ты не попросишь выпустить тебя?
— Вообще-то именно об этом я и думал.
Я не удержался от нервной усмешки.
— Серьёзно? По-твоему, я настолько идиот, чтобы выпускать на волю того, кого называют Злом?
— Никакое я не зло.
— Я вообще-то смотрю на надпись, где буквально написано: “Зло”.
– “Зло извращённого разума”. Можно подумать, те, кто писал эти слова, назвали бы меня как-то иначе. Сам подумай минутку и поймёшь, что эта надпись к действительности имеет мало отношения. Злом меня назвала история, чтобы было удобнее называть Агура — Добром. В реальном мире не существует ни абсолютного “Зла”, ни идеального “Добра”. А эти слова написали спустя века после того, как Агур победил и запечатал меня. В назидание будущим поколениям, так сказать.
— И кто же ты тогда?
— Я был учёным, исследователем магии, лучшим в своём деле. Много раз даже Агур, почитаемый вами как царь мудрости, обращался ко мне за помощью. Я не искал славы, не искал власти, не искал признания, а всё, что меня интересовало — это получение всё новых и новых знаний, познание неведомого, постижение тайн вселенной.
Отчётливое ощущение того, что меня пытаются, мягко говоря, обмануть, не покидало. Но с другой стороны его слова, произнесённые этим бесстрастным, лишённым эмоций голосом, казались максимально логичными и правильными. Хотя вопросы у меня, конечно
— Если бы всё было действительно так, тебя бы не заперли в медный кувшин, приписав настолько угрожающую эпитафию.
— Ну, это действительно не всё, тут ты меня… “подловил”, скажем так. Дело в том, что зачастую мои исследования шли вразрез с общественным пониманием морали.
— В смысле?
— Ну, вот представь: в мире свирепствует страшная эпидемия, выжигающая целые страны, оставляющая после себя огромные горы трупов и крошечные горстки тех, кому повезло выжить. Десятки тысяч гибнут каждый день, миллионы — каждый год, и никто не знает, как справиться с этой заразой. И тогда появляюсь я, выбираю небольшой городок с несколькими тысячами населения, блокирую его магией так, чтобы никто и ничто не могло ни выйти, ни войти, и заражаю всех жителей этой болезнью. А потом просто наблюдаю за тем, как она протекает, ставлю опыты на ещё живых и уже мёртвых, вскрываю тех, кто заразился, но смог выжить, чтобы понять, что отличает их от “неудачливого” большинства — и через пару недель нахожу лекарство. Благодаря мне и ценой шести-семи тысяч жизней спасены десятки миллионов, и меня восхваляют как спасителя. Но только до тех пор, пока люди не узнают о том, как именно было совершено это открытие — потом я сразу же становлюсь чудовищем и убийцей.
Желудок скрутило от отвращения.
— Но ты ведь и правда убийца! Ты убил всех тех людей, которые, возможно, даже никогда не узнали бы о той болезни!
— А возможно узнали бы, и всё равно умерли. Я не отрицаю, что я убил их — это было бы бессмысленной ложью. Но также непреложным фактом является то, что пользы от моих деяний было несоизмеримо больше, чем вреда. А те, кто написали эти глупые слова, предпочли цинично забыть обо всей принесённой мной пользе, и оставить в памяти людей только нанесённый мной вред.
— Всё равно, — покачал я головой. — Ты не имел права решать за этих людей, жить им или умирать!
— О, этот вечный спор: “В правде ли один человек управлять жизнью другого?” Открою тебе глаза, парень: все, кто обладают властью, так или иначе решают определяют чужие судьбы, в том числе жизнь и смерть. Богатые обрекают бедных на нищету, голод и забытье; сильные самим существованием своей силы оставляют слабых под своей пятой; правители без зазрения совести отправляют тысячи и тысячи сражаться и гибнуть в зачастую бессмысленных войнах. Единственная причина того, что в этом медном кувшине оказался именно я, заключается в том, что мои действия были слишком прямы, лишены того толстого слоя напускного благородства, что всегда красуется на лицах власть имущих. И ты должен лучше многих понимать, насколько я прав, ведь всего десять минут назад та троица сделала с тобой ровно то же самое: решила твою судьбу за тебя. Когда тебя найдут здесь, то не будут разбираться, как ты сюда попал, тебя просто выкинут на улицу, и там ты через какое-то время просто погибнешь.
А ведь он в чём-то был прав…
— Что, хочешь сказать, что мы с тобой похожи, и потому я должен тебя выпустить?
— Хочу сказать, что это определённо будет выгодно нам обоим.
Глава 2
Его слова прекрасно ложились на боль, что успела пропитать мою жизнь. На обе моих жизни. И я по-настоящему задумался о том, чтобы сделать, как он просит. Но осознание этого стало будто бы ушатом ледяной воды на голову.