Комдив. От Синявинских высот до Эльбы
Шрифт:
В боях в районе Шепланке мы взяли много пленных трех различных частей. Наша дивизия затем наступала в направлении города Арисвальде, где оборонялась большая группа немецких войск. На флангах дивизии, сжимая кольцо окружения г. Арисвальде, действовали соединения 9-го гвардейского и 80-го стрелкового корпусов. Дивизия наша наступала непосредственно на город. Противник упорно, как в Шнайдемюле, оборонял его. Нам удалось овладеть небольшой окраиной города, где находилась мельница с огромными складскими помещениями и такими же бетонными подвалами. В этих подвалах мы организовали свой КНП. Наученный, видимо, опытом предыдущих боев под Шнайдемюлем, командующий 61-й армией генерал-полковник Белов уже не делал преждевременных оценок противника и решил усилить дивизию несколькими
Чтобы не терять при штурме города людей, я решил использовать всю дивизионную и приданную артиллерию на прямой наводке. С командирами 152-мм дивизионов договорился легко, хотя гаубицы, как правило, на прямую наводку не ставятся. Первый залп огня давался из всех орудий по противнику, который засел в зданиях и подвалах в 100–150 м от нас. Несколько дальше вели огонь 160-мм минометы. Больше всего немцев было в подвальных этажах, окна которых чуть выступали над уровнем земли и использовались ими как бойницы. Интересно, в Германии в восточной ее части все окна подвальных этажей смотрели главным образом на восток. Это было предусмотрено в прошлом на случай войны с восточным соседом. В западной части Германии с той же целью такие окна выходили на запад. Как мне было известно, это правило соблюдалось при строительстве всех зданий, чтобы легче было обороняться в населенных пунктах.
После первых двух залпов огонь переносился на 100–150 м вперед, соответственно перемещалась и артиллерия. Пехота быстро продвигалась сначала до рубежа разрывов снарядов, выковыривая полуоглушенных, обезумевших немцев из укрытий. Так, шаг за шагом без больших потерь проникали мы глубже в город, пока гитлеровцы ожесточенно сопротивлялись. Надо сказать, что их сопротивление после нескольких скачков нашей артиллерии ослабевало, а здания превращались в руины. Наш огонь, против которого не было защиты, действовал на фашистов убийственно. Мы же сохранили сотни солдатских жизней, что в конце войны имело особое значение.
Потом уже стало известно, что около 7–8 тысяч фашистов вышли из города Арисвальде в северном направлении и вне его стен были пленены, а сопротивляющиеся — уничтожены. В самом городе немцы понесли большие потери, что было видно из показаний генералов и офицеров, взятых в плен нашими войсками.
«Моя дивизия, — показывал пленный полковник Каппе, — имевшая перед боями в районе Арисвальде более 10 тысяч личного состава, была разбита и перестала существовать в течение пяти дней».
Овладев Арисвальде, 311-я дивизия продвигалась в северо-западном направлении, ведя бои на всем протяжении до г. Штаргарда. Очень тяжелые бои шли на рубеже Шенвардер до реки Ина. На шоссейных дорогах устанавливались заграждения и особенно густо ставились противотанковые мины. Все населенные пункты были предварительно приспособлены к круговой обороне. Плотный огонь из пулеметов велся как с верхних этажей домов, так и из полуподвальных помещений. Населенные пункты располагались густо: преодолев с большими трудностями один, чуть ли не сразу натыкались на другой. У себя дома немцы дрались ожесточенно, со звериной злостью, часто неразумно контратаковали и гибли.
Шел февраль. Грязь была всюду. Обувь сырая, обмундирование заляпано грязью. В первых числах марта 1945 года, наступая на штеттинском направлении, мы подошли к городу Штаргарду, крупному узлу немецкой обороны. До 4 марта дивизия в тесном взаимодействии со всеми соединениями 61-й армии, в составе которой находилась, дралась за этот город и наконец овладела им. Здесь была освобождена большая группа пленных из западных стран и много советских людей, угнанных фашистами в рабство.
Когда я вошел в город, первое, что бросилось в глаза, был пух, летающий всюду. Я невольно вспомнил статью И. Эренбурга, где он писал, что настанет день, когда от фашистов полетит пух. Эренбург пользовался большой любовью у солдат и офицеров, и, как только появлялась его очередная статья, газеты немедленно расхватывались. Писал он остро, целенаправленно и доходчиво. Статья настраивала бойцов на месть, что было осуждено
Возвращаясь от командующего армией, который вызывал мня на свой КП для того, чтобы поставить перед дивизией дальнейшую боевую задачу, я отправился через Штаргард далее на запад, рассчитывая, что части дивизии должны быть много западнее города. Со мною, как всегда при переездах, шли три машины: на одной — я с радистом личной радиостанции и адъютантом, капитаном Ивановым, на двух других — несколько человек комендантского взвода и мой ординарец Веня Смирнов.
Мы уже выехали далеко за город. Наших частей нигде не было видно, и я забеспокоился. По расчету времени они должны были находиться здесь, западнее города. Я приказал остановить машину, вышел из нее и, отойдя шагов на десять, стал смотреть в бинокль. Вдруг слева, не далее 500 м от дороги, я увидел два немецких орудия, направленных в нашу сторону. В тот же миг прогремели два выстрела, снаряды разорвались возле наших машин. Сразу же после выстрелов орудия снялись с позиций и исчезли.
Когда я подошел к машинам, то увидел, что мой ординарец Веня Смирнов и два бойца комендантского взвода убиты. Моя машина вся изрешечена осколками снарядов, особенно передок, а лежащая на сиденье моя карта пробита осколками.
Только после того, как из оставшихся бойцов было организовано круговое наблюдение за местностью, я увидел начальника штаба 1071-го полка майора К. Д. Юркина с ротой разведчиков. Мне не хотелось спрашивать Юркина, почему задержался полк, было ясно, что причиной тому были бесхозные табачные склады.
Так как Штаргард брали в основном с флангов, город разрушен не был. Многие жители покинули его, бросив дома и магазины, как только наша разведка приблизилась к городу. Фашисты рассказывали им байки о нашей жестокости, но с течением времени оставшиеся местные жители уже сами могли судить о нас. Во время боев они укрывались от снарядов в своих крепких подвалах, а после того как мы выгоняли гитлеровцев, спокойно возвращались в свои дома.
Гибель Вени Смирнова и двух бойцов комендантского взвода, которых я тоже хорошо знал, стала настоящим горем для меня. Я не находил себе места. Веньку любил, как родного сына, а он видел во мне отца. Мы очень привязались друг к другу. Веня был непосредственным, мягким, ласковым, заботливым. Ему было около 20 лет, но, по сути, это был ребенок без какой бы то ни было хитрости или лукавства. Хорошо играл на гармошке и в редкие свободные минуты все порывался научить меня, но мне «медведь на ухо наступил», и ничего не получалось, что его очень огорчало.
Мне не везло с ординарцами, а может, им со мной. Первого — Степана Антоненко — я отпустил в отпуск на несколько дней, когда мы дрались под Псковом. Возвращаясь, он не сумел найти дивизию, она была уже в пути. Второй — Николай Ворожцов — погиб от пули снайпера, и вот теперь третий, к которому я привязался всей душой.
Какой-то рок их преследовал, и я решил отказаться от постоянных ординарцев.
Когда в Латвии погиб Николай Ворожцов, которого я очень ценил как замечательного человека и прекрасного ординарца, офицеры дивизионных частей нашли в противотанковом дивизионе Веню Смирнова и направили его ко мне в блиндаж для, так сказать, собеседования. Он явился, вытянулся и доложил:
— Прибыл в ваше распоряжение красноармеец Смирнов.
— Хочешь быть ординарцем у командира дивизии? — спросил я его.
— Нет, не хочу, товарищ генерал, — ответил он.
— Почему же не хочешь? — спросил я. У него было светлое, почти детское лицо.
— Потому что вы злой, — но тут же поправился: — Очень строгий.
— Злой я на врагов наших и еще на тех, кто дерется плохо, а строгим я обязан быть, как положено каждому командиру. Давай так договоримся: ты побудешь у меня суток трое, а потом поступишь, как хочешь. Неволить тебя я не буду.