Комедия о Российском дворянине Фроле Скабееве и стольничей Нардын-Нащокина дочери Аннушке
Шрифт:
Мамка. Что, Аннушка, делать? Нешто я не хлопочу — сегодня чуть свет бегала — сестренка говорит: «Не знаю, с субботы, мол, и дома не бывал»…
Аннушка. Ох, хоть ее повидеть бы!..
Мамка. Кого еще?
Аннушка. Сестру его; с ней о нем поговорила бы, поплакала.
Мамка. Да как же ее повидеть?
Аннушка. Ох, старая! Догадки у тебя нет… Приведи ее, сейчас… пусть торговкой нарядится, кружевницей что ли… кружев будто продавать
Мамка (догадалась). Стой! Да мы его самого кружевницей проведем!
Аннушка. Его — не надо; ее, сестру, проведи.
Мамка. Аль ты думаешь, что плут, он — так и провести его нельзя? Небось, проведем. Аль его-то расхотела?
Аннушка. И теперь хочу, сейчас хочу, сию минуту. Только хочу, чтоб он пришел, сам бы пришел.
Мамка. Да он и придет; не иной кто.
Аннушка. Не то ты говоришь! Хочу, чтоб своей волей пришел, сам — поняла? Коль не забыл — придет!
Мамка. Аль не одно: сам ли придет, я ли приведу?
Аннушка. Что ж мне по-твоему — стыдо-т девичий вовсе забыть, да к нему бежать? А как погонит? Как позабыл, подумал: «Не удалось-де раз, вдругорядь пытаться не стану»? Тогда что?
Мамка. Полно-ка! Что ему от тебя, от счастья своего, отворачиваться? не победнела ты с тех пор. У родителя-то, слава богу, денег не меньше стало.
Аннушка. Ох, нет в тебе стыда нисколько! Совсем, совсем бесстыжая!..
Мамка. Вот на! меня же бранить!
Аннушка. Ох, тяжко мне, тяжелехонько! Где он? Чего нейдет? Давай его! Его хочу, его — Фролушка, Фролушка, где ты?
Мамка. Полно-ка! Стыдись — еще меня бесстыдством корила — на весь дом голосишь.
Аннушка. Всю-ту я зиму здесь тосковала; от матушки крадучись, ночи напролет молчком проплакала… хоть теперь-то дай погоревать вволю… Ох, моченьки моей нет! Тяжелехонько мне, девушке!
Мамка. Бесстыдница! Говорю, перестань! Идет кто-то, перестань…
Аннушка. Ох, Фрол ты, Фролушка!.. Ох, тяжелехонько! (По лестнице слышны торопливые шаги.)
Мамка. Идут, говорят тебе, идут…
Вбегает опрометью Мавруша.
Аннушка (вскочив). Где? кто? а? зачем?
Маврушка. Не полошайся, боярышня: я это, Маврушка.
Аннушка. Ты? Чего тебе?
Маврушка. Ох, боярышня, наверх сюда бежала, запыхалась. Приехали там за тобой.
Аннушка. Кто приехал? кто?
Маврушка. От тетушки, от игуменьи. Каптана приехала. Старик какой-то: ни ключник, ни ключников
Аннушка. Ох, отлегло! Перепугала было!
Маврушка. Прости, боярышня, — ненароком.
Аннушка. Ну, ступай. Скажи, я — сейчас. Старика сюда позови. Дворецкому скажи, распорядился бы. (Маврушка уходит.) Ну, мамка, идем, одеваться живей. (Идет в боковую дверь.)
Мамка. Чего торопиться! Невидаль какая: в монастырь ехать…
Аннушка (остановившись). Ох, все лучше, чем здесь. Опостылело мне здесь все, стены, комнаты, ровно тюрьма какая.
Мамка. Ну, идем, идем. Авось тебя проветрит; в монастыре-т чудесно… (Обе ушли.)
Входят в среднюю дверь: Савельич, Маврушка, Фрол — одет монастырским ключником.
Савельич. Доложила, Маврушка, что от тетушки приехали?
Маврушка. Доложила; старика сюда позвать велела, а тебе — распорядился бы.
Савельич. Ступай, доложи: пришел, мол, старик.
Маврушка. Ладно. (Шмыгнула в боковую дверь.)
Савельич (Фролу). Так ты клюшнику-то как — братаном приходишься, двуродным братом?
Фрол. Ни, родным. Сказывал я тебе: мы вологодцки; брато-т тут в монастыре в ключах ходит, а я там, у себя, в монастыре тож… так теперь в побывку приехал… Брат, значит, Митрофан Семеныч…
Савельич. Верно.
Фрол. А я, значит, Микула Семеныч, брат его родный. А тебя Петром Савельичем звать? Дворецкий ты?
Савельич. Верно.
Фрол. Так и брат сказывал. Ты, говорит, к Петру Савельичу, к дворецкому… от моего имени скажи: «Мать-де-игуменья послала, а самому-де мне недужится; ногу, скажи, как летось, свело…»
Савельич. Опять ногу свело?
Фрол. Опять! На костылях ходит! Беда! — А Савватей, возник, у вас дома ли?
Савельич. Нет. Со старыми господами к Троице уехал. — А что?
Фрол. Повидаться думал. С боярином с вашим у нас на прошлой неделе был.
Савельич. Так; кормить станете?
Фрол. Нету. В Филях кормили. Беда такая — как в деревню въезжать — шина на колесе и лопни, — пока сваривали, мы и покормились. А теперь и рад бы, да к вечеру велено предоставить. То есть, скажу тебе, Петр Савельич, так это ей племянницу видеть захотелось — беда. Будь помоложе, али мирская — согрешил бы, брюхом, мол, хочет, подумал.