Комедия положений
Шрифт:
Воду горячую отключили, а у нас после операции два раза в день происходило промывание ран марганцовкой, и воду грели в титане. А кормили плохо, еще манку можно было есть, а недоваренная пшенная каша была для меня просто смертельной.
В общем, я голодала и худела.
В палате храпели, не просто одна женщина храпела, нет, храпели с разной силой все, просто какой-то хор имени Пятницкого, и я, когда мне стало получше, но нервы устали от недоедания, совсем не могла спать в палате и, забрав белье, почивала в коридоре на мягком диване.
Но дни я проводила в палате,
Немолодая немногословная женщина, стоя между койками, рассказывала нам эту историю, серьезно, неулыбчиво живописала, а мы корчились на своих койках от смеха.
"Все началось у меня с рожистого воспаления правой голени. Пришлось лечь в больницу, а там у меня случился приступ парапроктита (нечто вроде фурункула в прямой кишке).
Две недели меня лечили от рожистого, потом от парапроктита, и уже время пребывания требовало показаться на ВКК. Я пришла на комиссию, хирург мне говорит:
– Прошу вас, пройдите в соседнюю комнату и приготовьтесь.
Я пришла, сняла колготки, трусы, оперлась руками о кушетку, повернулась к двери задом и стала ждать, когда придет доктор.
Услышав его шаги и скрип двери, я, чтобы врач не потерял ни минуты, накинула подол на голову и, посильнее нагнувшись, приготовилась к осмотру.
Но никто ко мне не подошел. Я обернулась и увидела, как хирург быстро скрывается за дверью. Я немного удивилась, опустила подол, чтобы снова его задрать, когда придет врач.
Минуты через три в дверях показался хирург, смеющийся во всё горло.
Оказывается, он посмотрел только начальный диагноз, рожистое воспаление правой голени и, входя, ожидал увидеть обнаженную ногу, а увидел женщину в полной боевой готовности с задранным подолом и позорно ретировался с поля боя.
– Некогда им даже диагноз посмотреть, - сердилась женщина-рассказчица под наш дружный гогот.
У нас была легкая операция, мы могли начинать есть на другой же день и через три дня ходить в туалет. А были больные после более тяжелых операций, которые должны были сидеть на строгой диете, только бульон и яйца, чтобы у них не было стула шесть дней. Напротив меня положили женщину, которой сделали эту сложную операцию, и она могла съедать только чашку бульона и два яйца в день. Женщина была молодая, не больше сорока лет и очень полная, вся покрытая округлыми складками жира. Говорила она мягким тянучим контральто.
В отличие от нас, эти оперированные могли сидеть, и она садилась на кровати и мягко, напевно, с великой любовью говорила о еде. Ни до, ни после, никогда больше не приходилось мне слышать, чтобы так говорили о самых прозаических пищевых продуктах, о кефирчике, который так сладостно выпить весь, прямо из бутылки, можно добавить сахарочку, о творожке, блинчиках, котлетках, голубцах, маринованных помидорчиках, свежих огурчиках, гречневой кашке со свежими сливочками.
Эти воспоминания успокаивали её, и после чашки бульона, выговорившись, она, убаюканная, укладывалась спать, а я лежала и думала, что если бы я так любила покушать, то не была бы такой тощей, несмотря
Вспоминается еще смешной эпизод. Мужчинам, когда их оперировали, подвязывали их богатство, чтобы не мешалось, и давали конец бинта в руки. Полуспящий оперируемый держал конец бинта во время операции. Молодой мальчишка сидел в холле, ждал, когда его положат на стол, а немолодой, с проседью, мужчина ему рассказывал, что да как будет.
– Да, ты смотри, не зазевайся, не выпускай бинт из рук, а то один тут выпустил, и врач ему нечаянно и отстриг яйца-то, так что терпи, держи крепко.
Женщина из нашей палаты, которая подсмотрела эту сценку, смеясь, пересказывала её нам.
– Видели бы вы, какие испуганные глаза были у мальчишки, он всему верил!
Катино письмо маме.
Привет, ба!
Извини, что долго не писала: всё время было некогда. Ты просила писать на бумаге в линейку, так я поступила еще лучше и пишу на гладком листке.
Маму уже прооперировали и она чувствует себя лучше. Наверное, числа десятого выпишут. Лежит она не в Долгопре: ввиду того, что у нее не простые шишки, а трещина, её направили в межрайонный проктологический центр на ст. Львовская по Курской дороге, не доезжая Серпухова. Доктор очень хороший - это мама поняла с первого осмотра. В общем, с ней уже всё в порядке.
Скоро в школу - уж-жасно не хочется. Нам выдали учебники. Их оказалась целая гора, вместе с задачниками 16 книг, благо все не очень толстые и весят все вместе не более пяти кг. В художественной школе я буду учиться в 8 "Д", для этого понадобится целая гора всяких принадлежностей. Ездить буду на Окружную четыре раза в неделю. В четверг у нас будет "дерево", что такое, я и сама не знаю, но когда узнаю, непременно напишу.
Живем мы здесь потихоньку втроем. Сережка ничего не делает и регулярно переворачивает всю квартиру - это просто наказание какое-то.
Передавай привет прабабушке и всем, кого увидишь.
Целую. Катя. 31.08.84 г.
Три недели спустя после операции Алешка, наконец, меня забрал. Я была плохая, хуже, чем спустя неделю после операции, так подкосил меня цистит, но до электрички дошла, там лежала на сидении, ведь сидеть нам не рекомендовали, а стоять трудно.
Большинство женщин через три недели были в хорошей форме, но я похудела до 41 кг и еле передвигала ноги.
От Курского вокзала Алешка взял такси до Долгопрудной, я легла на заднее сидение.
– В больницу бабу везешь?
– спросил водитель Алешку.
– Да, нет, из больницы.
– Это называется подлечили?
– Да её оперировали.
– Да... больница не красит.
Хорош у меня видок, людей пугаю, подумала я.
Дома мне выдели отдельную Катину комнату, там я и лежала. А как они размещались, я не помню.
Первую неделю Алешка готовил еду, варил индюшек. Тогда в продаже появились импортные индюшки, он их покупал и варил.
– Пока Катя учиться не начала, я и горя не знал, - сказал он мне. Она готовила сама и очень вкусно, такие щи варила.