Комедия положений
Шрифт:
Работаем мы два дня на сборке рассады капусты. А сегодня поставили на уборку редиски. Капусту надо было собрать 9 ящиков на человека, а редиски надо связать 250 пучков по 11 редисок. Работаем по 4 часа в день с 9 и до часу. Подъем у нас в половине седьмого, а отбой в десять. Но засыпаем мы около двух часов и учителя ужасно устают, успокаивая нас. Антип тут совсем с ума сошел, мальчишки из "В" класса бесились, и он заставил их бежать 3 км. А мы утром не вышли на зарядку и нас уложили спать в девять часов. Но есть и хорошие стороны: вокруг школы прекрасный сад (три деревца), душ (холодный),
С трудовым приветом.
Не расстраивайся, я в письме половину приврала.
Катенька, нучка Нюнягина.
Получив приведенное выше письмо, где ужасы быта описаны в более мрачных тонах, чем в письмах к нам, мама, над которой никогда не довлело никакого коллективного сознания, и для которой члены семьи были существа, которых надо было оберегать, а остальное человечество могло поступать, как ему заблагорассудится, немедленно начала действовать. Послала в лагерь телеграмму что она больна и нуждается в уходе, а дочь работает и вся надежда на внучку (этого в телеграмме не было, но подразумевалось). А тут как раз и Алешка поехал навестить дочку, и тут же и забрал её, но не со скандалом, а сами отдали, нужно было ухаживать за бабушкой.
Как раз сегодня, когда я пишу эти строки, Алексей перебирал старые фотографии и нашел среди них желтую полоску бумаги этой исторической телеграммы:
"Московская обл Коломенский район Парфентьево школа Криминской Кате=
Лежала в больнице нуждаюсь твоей помощи приезжай с Зоей целую= бабушка"
Спустя года два, Катеринка расписывала их трудовые будни:
– Как вспомню как Машка Сысорова (Маша, та самая, которая побила Катю в третьем классе на почве дружеской ревности, не выросла и была маленькой девочкой, как пятиклассница в свои 14 лет) тащит тяжеленный ящик с рассадой, а Антип стоит рядом и только покрикивает, так и хочется ему в морду дать, до сих пор хочется.
Ну, и что ждать от юношей в нашей стране, если взрослый мужчина, педагог, как надсмотрщик наблюдает, споро ли девчонка таскает ящики. Спасибо, хлыста нет. При этом он себя уважает, ведь всё здоровье и силы отдает этим лагерям, пропади они пропадом!
После дочерних подвигов на сельскохозяйственной ниве мне ничего не оставалось, как прихватить с собой в Батуми не только сына, но и дочечку, что я и сделала, хотя клялась себе, что с двумя не поеду, очень они меня донимали, не отдых получался, а хождение по мукам.
Помимо отдыха, мой приезд в Батуми имел и еще одну цель: мы организовывали с Ксанкой Тотибадзе грядущую на будущий год встречу с одноклассниками. В 1985 году исполнялось двадцать лет со дня окончания школы.
За год до этого Ксана нашла меня в Долгопрдном.
Дело было весной, в воскресение, я готовилась к аспирантскому докладу и срочно писала плакаты, разложив ватман на столе, потом спохватилась, что жрать нечего, и помчалась по магазинам.
Вышла, стою и думаю, идти в булочную или нет, не хочется в очереди
Вдруг женщина распахивает руки и кричит:
– Зоя, ты меня не узнаешь?
И этот странно знакомый голос вызывает движение памяти, накатывает волна, секунда, и незнакомая женщина оказывается моей одноклассницей, Оксаной Тотибадзе, а теперь Комляковой.
Летом 1982 года мы с Маринкой, с которой много времени проводили вместе с той поры как встретились на переговорной, так вот, мы с Маринкой зашли к родителям Оксаны, которые жили рядом с Мариниными родителями, оставили мой адрес, и вот теперь Оксана нашла меня.
Помню, мне было стыдно, приехала подруга, а у меня не было нормального обеда, всё из-за моих аспирантских забот.
Но мы тогда хорошо посидели, рассказывали друг дружке свою жизнь за последние двадцать лет. Оксана год как вернулась с Камчатки, куда ездила с семьей на заработки по контракту на три года.
– Там морковка за фрукт идет, дети яблок не видят. Поехали за длинным рублем, а вернулись с длинной шеей, - подвела Ксана итог своего пребывания в краях отдаленных.
Приехала она с сыном, Димкой, на год старше Сережки.
Оксана увлекалась йогой, не ела мяса, держала бессолевую диету, и когда я стала выделывать селедку для стола, Димка округлил свои большие светло-карие глаза:
– Разве селедку можно есть? Селедку есть нельзя!
– Молчи, Дима, молчи, - рассердилась Оксана.
Я, сначала опешившая, подумавшая, что мальчик бракует не селедку вообще, а именно мою селедку, поняв, в чем дело, принялась смеяться.
Тогда же мы обсудили время нашего приезда в Батуми, чтобы вместе провести отпуск и за одно разыскать наших одноклассников и оповестить их об намеченной встрече.
И сейчас мы с Оксаной, прополоскавшись утром в море, днем занимались делами, ходили по городу, встречались с учителями, находили одноклассников местных и приехавших.
Наши сыновья обычно были при нас.
Димка был на год старше Сережки, на голову выше и много сильнее, подросток с взрослым разворотом в плечах. Он занимался спортом, кажется дзюдо, а может быть карате, не знаю, знаю только, что приемами он владел. Сережка, которому было десять, выглядел как комар со своими тоненькими ручками и ножками, что не мешало ему всё время задираться и лезть к Димке, пытаться сбить его с ног своей ногой-палкой. Он пугал, но не Димку, а меня. Я чувствовала, что Диме страшно надоедали наскоки Сережки, и я боялась, а вдруг Димка не рассчитает, резко схватит его за ногу и Сережка хлобыстнется с размаху головой об асфальт.
Ксана боялась того же и постоянно предупреждала:
– Дима, осторожней, Дима, соизмеряй силу.
Димка был мальчик не злой, и просто забавлялся с Серегой, легко отмахиваясь от него, как от мухи, но нас необходимость быть настороже, утомляла. А Катеньку во время этих походов я не помню. Может быть, она просто шла рядом с нами, а, может быть, вообще отсутствовала. Кате было 14 лет, и она снисходительно не вмешивалась в это свалку мальчишек.
Зато в походах на рынок я помню Катюшку очень хорошо.