Комедия положений
Шрифт:
Я запротестовала, меня помиловали и наградили одним бананом за то, что именно я их купила. Разрешили-таки съесть на один больше, чем досталось на долю каждого, причем долго думали, справедливо это или нет.
Здравствуйте, дорогие мама и бабушка!
Первым долгом спешу сообщить, что у меня нашли гепатит (лейкоциты в порции С, в скоплениях до 80), повышенную кислотность и атрофию участков желудка, геморрой, который нужно оперировать. Тем не менее, глотая ферметативные таблетки, чувствую себя значительно лучше и желудок не промываю. Сижу на диете, иногда приходится поголодать,
У нас резко похолодало, в квартире не топят, дети кашляют, но в школу ходят; у Алешки радикулит, а в остальном, всё хорошо, как в известной песне.
Дядя Резо звонил и говорил, что сможет уложить тебя в стационар в октябре. Думаю, что лучше вам приехать вдвоем, а если бабуля совсем не может, найди кого-нибудь, кто посидит с ней за деньги.
Если надумаете ехать вдвоем, то попросите Наташу и Виктора, они посадят на такси и на поезд, а здесь мы встретим. Пугает меня только то, что очень холодно, у вас-то наверное, теплынь, а у нас 4 градуса и ветер. Скорей бы зима...
За квартиру не бойся. Что у тебя там есть? Один ковер да салатница.. Золотые вещи возьми с собой или отдай на хранение.
В начале сентября мама и бабушка вдвоем приехали к нам.
Бабушке по паспорту было 84 года, а по её словам и все 86. Ходила она плохо. На Курском вокзале идти до такси далеко. Мама поговорила с проводницей, и та вызвала для бабушки из медпункта инвалидное кресло. Оказывается, есть такая услуга, вернее, была такая услуга в нашей стране для тех, кто плохо передвигается.
И на Курском вокзале маму и бабушку помимо нас встречал веселый усатый носильщик с инвалидным креслом, усадил мою бабульку, и лихо так домчал до такси, где при виде кресла огромная толпа народу безропотно нас пропустила без очереди.
Спальных мест у нас запасных было два: раскладушка и красное раскладное кресло. На эти неудобные спальные места я уложила детей, а бабушки устроились на детских диванчиках.
Резо вскоре устроил маму через знакомого врача в больницу (мама была не прописана здесь и права на стационар без соответствующих направлений из Батуми в Московскую больницу не имела, да и с направлениями могли отделаться только консультацией, а мама хотела в стационар).
Вера её в возможность излечиться с помощью врачей была удивительно велика, и убедить её, что с хроническими болезнями человек должен привыкнуть бороться сам, мне не удавалось. Впрочем, на моем личном примере было видно, что результаты самолечения часто не пропорциональны усилиям.
– Зато не в больнице, - говорила я, ненавидевшая все виды стационара, очереди по утрам на толчок и храп ночами.
Мама лежала где-то в районе метро "Бауманская", вспоминается тенистый сад, где мы гуляли, с их приездом потеплело, стояло бабье лето.
Потом Резо устроил и бабушку на неделю в ту же больницу, но у бабули никаких болезней, требующих серьезного лечения, не нашли.
Когда бабушку укладывали в палату, где лежала мама, одна из больных женщин спросила:
– А кто из вас мама, я что-то не пойму.
Возмущенная мама ответила:
– А что, не видно, я мать, а она дочь.
Конечно, женщина была не права, по разговору
А главное, в результате столь резкого похудания (на двадцать кг), мама решила, что у нее рак и она умирает, просто ей не говорят диагноза.
И наши убеждения не помогали.
Тем не менее, страх страхом, но, выписавшись из больницы, мама собралась домой, в Батуми, как всегда, обеспокоенная, всё ли там в порядке, не залез ли кто в квартиру, не украл бы чего.
Бабушка уезжать не хотела. Она привезла с собой много вещей, надеясь пожить у нас подольше. Само по себе это было бы нормально, пока мама болеет. Маме одной прожить, в какой-то мере, легче, чем с бабушкой, за которой нужен уход, и моя помощь маме заключалась бы в том, что я оставляю у себя свою бабульку.
Но я в это время была совершенно измотана своими желудочными обострениями, дошла до 45 кг, и не знала, как выбраться из этого состояния, и если бабушка оставалась у нас, то нагрузка, прежде всего, падала бы на Алешку, больше стирки, больше продуктов надо принести, чаще сбегать в аптеку. Но главное во всем этом было - теснота. Жить постоянно впятером на нашей площади было возможно, но очень неуютно, как на Казанском вокзале, и вынести всё это можно было только при нормальном здоровье.
В общем, что тут оправдываться, родная бабка, которая меня вырастила, хотела остаток жизни дожить со мной, а я не согласилась, не было у меня в тот момент душевных и физических сил для этого.
Перед упаковкой вещей Людмила Виссарионовна потеряла свои похоронные деньги. Были у нее эти деньги сложены пополам и завязаны в носовой платок, и пропал сверточек.
Искала мама, искала бабушка, искала я - всё напрасно. Бабушка была просто в истерике. Время подпирало. Пора было выезжать, поезд не ждет.
Я отстранила всех и методично, вещь за вещью стала поверять чемодан. На дне, среди белья, оказалась тряпочка с деньгами, бабушка успокоилась, а потом потеряла свои деньги во второй раз, и на этот раз они оказались под ножкой стула. И вот до сих не знаю, мерещится мне, что во второй раз бабушка сама спрятала деньги, в надежде, что раз деньги не найдутся, она останется у меня как бы для того, чтобы их найти.
И вот сейчас, уже зная, как всё будет, я жалею, что не оставила бабушку у себя, но тогда я искренне думала, что вот год этот очень тяжелый, я немного поднимусь со здоровьем, разделаюсь с диссертацией и возьму бабульку к себе.
Человек предполагает, а судьба располагает, так сказала бы бабушка.
Возможно, мама и бабушка уехали после Нового года, прожили часть зимы у нас в тепле, сейчас уже не вспоминается.
Жизнь вокруг вертелась и крутила меня, но в паузах между описываемыми событиями я посещала работу, вернее всё происходило в паузах между рабочим временем, а значит, дело делалось, скелет диссертации вырисовывался, и оставалось только наращивать на него мясо, делать и делать эксперимент и писать статьи, и я ухитрялась это успевать в просветах между болезнями своими и близких.