Комиссар Дерибас
Шрифт:
Решать сообща, коллективным разумом — вот единственно правильный путь. Круглые сутки переговоры, беседы, обсуждения. И постепенно возникали контуры новой жизни…
Мирная работа длилась недолго. Взбунтовавшиеся чехословацкие солдаты двинули на Троицк. Рабочие и крестьяне, не ожидавшие такого поворота, были не подготовлены. Небольшой отряд во главе с Дерибасом, столкнувшись с восставшими чехами, был отброшен… Следом за чехами перешли в наступление против Красной Армии колчаковцы.
Несколько раз посылал связных в Троицк, чтобы
Дерибас вспомнил, как его отряд влился в Южноуральскую партизанскую армию под командованием В. К. Блюхера, а затем — в регулярные части Красной Армии. «Нужно спросить у Самсонова, как дела у Блюхера на Дальнем Востоке», — подумал он и так ясно представил себе последнюю встречу с командармом, словно это было вчера. И вспомнил молодого чеха, Ярослава Гашека.
Стоял жаркий летний день. Ребятишки возвратились из леса с полными корзинками крупной спелой земляники. Дерибасу захотелось поесть ягод с молоком.
— Можешь продать? — спросил одного парнишку.
— Купите, дяденька.
Терентий Дмитриевич купил небольшую корзиночку и вошел в дом, где временно поселился. В селе размещался штаб воинской части и политотдел, в котором служил теперь Дерибас.
Хозяин дома, увидев Дерибаса с ягодами, предложил:
— Может, молочка холодного?
— Спасибо. С удовольствием, если можно.
Хозяин полез в погреб, достал крынку молока и поставил на стол.
— Пейте на здоровьице…
— Давайте вместе. И берите ягоды.
— Спасибо.
Хозяин налил две кружки. Дерибас положил в рот горсть ягод и отпил из кружки несколько глотков. От холодного молока началась сильная икота. Дерибас поставил кружку на стол и выбежал на улицу, на солнце, чтобы согреться. Сел на скамейку возле дома. Отдышался. Неожиданно к нему подошел Гашек, который работал в армейской газете.
— Что с вами, товарищ Дерибас?
— Ежа проглотил.
— О-о! Это очень колюшее. Раздирает глотку, так я понимаю? — Гашек понял шутку и рассмеялся.
— Никогда не пейте холодное молоко, Ярослав. Это я вам говорю по-дружески… Когда будет готов ваш новый рассказ?
— Заканчиваю, товарищ Дерибас.
— Сдадите в редакцию газеты и поезжайте опять на передовую, товарищ Гашек. Позавчера, после вашего выступления, к нам перешли еще четыре солдата чехословацкой армии.
— Есть, товарищ начальник политотдела! — Гашек повернулся и пошел к штабу, время от времени посмеиваясь и повторяя: — Ежа проглотил!
В это время к Дерибасу подъехал на коне Блюхер.
— Здорово, Терентий Дмитриевич! — громко крикнул он, слезая с лошади.
— Здравствуй, Василий Константинович. — Дерибас поднялся и пошел навстречу.
— Ты чего грустишь? С семьей что-нибудь случилось?
— Да нет. С семьей все в порядке…
— Вчера мои ребята конфисковали граммофон у одного буржуя, с пластинками.
— Спасибо. Это ты здорово придумал.
— Давай бери-верти… А что это за парень, который только что отошел от тебя?
— Чехословацкий большевик, Ярослав Гашек. Сам перешел к нам, а сейчас агитирует своих солдат не воевать против русских рабочих и крестьян. Я попросил его написать рассказ для нашей газеты. Прекрасный парень.
— Ну бывай! — Блюхер пожал Дерибасу руку, вскочил на коня и поскакал в сторону леса.
Сколько новых прекрасных людей встретил за эти годы! Стасова, Шокин, Сыромолотов, Блюхер, Гашек, Самсонов…
3. ФАРАОН
Каждое утро приходил Муравьев к «своему особняку», открывал дверь «комитета», раскладывал на столе бланки, листовки, — эсеровские брошюры, чтобы любому человеку, вошедшему в помещение, была видна работа «комитета». Со дня на день ждал он приезда связника от Донского, о чем тот заверил перед отъездом из Воронежа. Вместе с Кандыбиным он обсудил, о чем и как говорить с посланцем, чтобы подготовить поездку «представителя воронежских эсеров» в штаб Антонова.
В соседнюю комнату приходила Цепляева. Она тоже находила себе дело: прибиралась, наводила чистоту, следила за библиотекой. В обеденное время Цепляева заглядывала к Муравьеву. Спрашивала, нет ли поручений? Поручений не было, и тогда она отправлялась домой, чтобы накормить семью. Муравьев обедал где придется: то в столовой, то у рабочих завода, которые проявляли о нем заботу. Затем они возвращались в «комитет» и сидели в помещении до вечера, никуда не отлучаясь.
Изредка к Муравьеву заглядывали члены левоэсеровской организации, интересовались, когда будет оформлен их переход в организацию РКП(б).
— Подождите, подождите, — с видимым недовольством отвечал Муравьев. — Всему свое время.
На Муравьева смотрели с удивлением, качали головой. Кое-кто пытался спорить. Но Муравьев был невозмутим. Ему было неприятно, что он не может ничего объяснить. Он успокаивал себя тем, что ему сказал Кандыбин: «Для Советской власти важнее то, что мы делаем сейчас. А людям можно будет объяснить потом, и они поймут».
Шли дни, связник не появлялся, и Муравьев стал сомневаться: «Уж не наврал ли этот тип? Может быть, он вовсе и не от Антонова? Просто авантюрист?! Назвал себя Донским, а может быть, это псевдоним?!» Появились сомнения и у Цепляевой. Однажды она прямо спросила у Муравьева: