Комиссар Его Величества

Кайл Дункан

– Пойдемте, я покажу вам.

– Разумеется.

Женщина отвела их в сад. Солнечные часы представляли собой решетку, внутри которой находился мифический зверь. Решетка была установлена на массивном пьедестале кованого железа. Утреннее солнце светило слабо, тени были едва различимы, однако к полудню они сгустятся, и тогда циферблат на близлежащей стене оживет.

– Какой страшный, правда? – показала красотка на железного зверя. – Прямо олицетворение зла.

Мэлори разглядывал василиска, а женщина стрекотала не умолкая:

– Взгляд василиска считался гибельным для смертного. Как для людей, так и для животных, за исключением ласки. Дыхание чудища ядовито

и губит все растения, кроме руты. Уничтожить же василиска можно лишь посредством...

Василиск, Бэзил, Василий, думал Мэлори. Василиск – олицетворение зла. Ах, Дайкстон, Дайкстон!

Он поднял руку:

– Полагаю, имеет смысл начать отсюда. Точнее, со стены, где расположен циферблат. И бульдозер нам вряд ли понадобится.

Глава 4

Вторая часть отчета капитан-лейтенанта Королевского флота Г. Дж. Дайкстона о его путешествии в Россию весной 1918 года

"Ясно было одно: большевикам обещали оружие! И на какую сумму – пятьдесят миллионов фунтов стерлингов! Неудивительно, что я прочел на суровых лицах большевистских вождей радостное удивление. Для Ленина, зажатого в тиски между белогвардейцами и немцами, эта сделка должна была показаться Божьим даром, который спасет и революцию, и его татарскую шкуру. Троцкий, народный комиссар армии, оставшейся практически без оружия, светился от счастья, как ребенок, оказавшийся на кондитерской фабрике. Да и Янкель Свердлов, глава государства заговорщиков, должно быть, сразу ощутил, как зыбкая почва твердеет у него под ногами. Захаров перестал быть для них милитаристом, он превратился в истинного спасителя! Меня собрали в дорогу с невероятной оперативностью. Распоряжался всем Свердлов, а он свое дело знал. Едва закончилась аудиенция (словами, что завтра утром я ни в коем случае не должен опоздать), как меня взял под опеку один из секретарей. Я видел этого человека всего однажды и очень недолго, но запомнил совершенно явственно, словно у меня в мозгу отпечаталась фотография. Это был высокий мужчина с узкой и длинной, абсолютно лысой головой, белой бородкой клинышком, как у сэра Бэзила, на носу – пенсне, прикрепленное к лацкану широкой лентой ослепительно красного шелка. Я уделяю столько внимания этому человеку потому, что за все время моего пребывания в Москве он был единственным, в чьем наряде присутствовала экстравагантность: двухфутовая лента красного шелка! Секретарь позвал фотографа, тот меня сфотографировал.

Затем меня передали рассыльному. Это был матрос, не отличавшийся разговорчивостью. Он сказал лишь: «Следуйте за мной» – и быстро зашагал вперед. Следуя за матросом, я вышел из Кавалерского корпуса, и через пять-шесть минут мы оказались возле другого здания, название которого мне неизвестно. Матрос сказал:

– Входите.

После чего развернулся и удалился.

Внутри меня встретил еще один моряк, судя по виду, из боцманов.

– Вы от товарища Свердлова? – спросил он.

Я кивнул.

– Тогда сюда. – Он показал на какую-то дверь. – Выбирайте сами. Там есть все, что вам нужно. Это для вас. – Он протянул мне пустой чемодан и отвернулся.

Я поднял руку:

– Минуточку. Вы получили инструкции на мой счет?

Боцман удивленно обернулся.

– Само собой.

– В чем они состоят?

Он достал из кармана бумажку, исписанную какими-то каракулями – скорее всего его собственными.

– Зимняя офицерская форма. Поездка на восток, – по складам прочитал моряк.

– А какое звание?

– У нас теперь званий нет, товарищ.

Я ж тебе сказал, выбирай что хочешь.

Я вошел в указанную дверь и оказался в просторном, тускло освещенном помещении. В нос мне ударил запах шерсти, пота и несвежего белья. Повсюду лежали тюки с одеждой. Приглядевшись, я понял, что все это – обмундирование морского офицерства.

Ощупывая мягкое темно-синее сукно, я размышлял над тем, где сейчас находятся люди, носившие эти мундиры прежде. Мысль не вселяла оптимизма. А ведь комплектов обмундирования были сотни, а то и тысячи. Почти вся одежда была ношеная и нечищеная. Тем не менее приказ есть приказ, и я занялся поиском кителя и брюк подходящего размера. Потом занялся сапогами. Надо сказать, что мои были вовсе не плохи, но лишняя пара хороших сапог никогда не помешает. Надо сказать, что контраст между этой мрачной лавкой старьевщика и сияющим огнями универмагом «Гивз», где меня так эффективно снарядили перед началом путешествия, был поистине впечатляющим. Шинель я решил не брать. Вряд ли в этом пахучем хранилище нашлось бы что-то лучше моей гвардейской, полученной в «Гивзе». Заполнив чемодан, я вышел в коридор.

Там ждал боцман.

– Выложи вещички на стол, товарищ, – сказал он.

Я повиновался, и он очень внимательно осмотрел два кителя, брюки и фуражку. Я спросил, что он ищет.

– Смотрю, не осталось ли где погона, петлицы, шеврона. Нет, вроде все в порядке. Можно брать.

Он проводил меня обратно в Кавалерский корпус, где я забрал свой прежний чемодан. Мне сказали, что ночь я проведу в казарме. На ужин мне выдали тарелку борща и солянку. Мяса в последней не оказалось. Вином это блюдо тоже, увы, заправлено не было. Но ничего, мне случалось на судах его величества питаться и похуже. Постель оказалась без белья и одеяла, так что пришлось спать в одежде.

Уснул я, думая о человеке по имени Василий Яковлев. Зачем Свердлов сказал, что я должен привыкать к этому имени?

Кто это – Яковлев?

Проснувшись, я чувствовал себя весьма несвежим. Когда ь военное время служишь на флоте, спать в одежде становится привычкой. И наскоро есть что попало – тоже. Умыться как следует не удалось – лишь ополоснуть ледяной водой лицо и руки. На завтрак я получил краюху грубого хлеба и ломтик сыра, а также стакан слабенького чая, разумеется, без лимона. В Англии мне приходилось слышать, что новая Россия испытывает определенные трудности с продовольствием. Что ж, трудности явно были, но голодом это не назовешь.

Таким образом, отправляясь в Кавалерский корпус на назначенную аудиенцию с главой Советского государства, я чувствовал себя довольно скверно, да и мысли в голове шевелились как-то вяло. Я более или менее представлял себе, что меня ожидает. Конверт с важным документом, врученный мне господином Захаровым, лежал в моем саквояже. Разумеется, я с самого начала догадывался, что Захаров хочет, чтобы я встретился с царем. Вчера стало ясно, что мне и в самом деле предстоит поездка на восток. Почему-то это волновало меня очень мало, гораздо меньше, чем немытое тело и мятая одежда.

Я оказался в приемной на десять минут раньше назначенного срока, четверть часа просидел в ожидании, а затем был препровожден к Свердлову, завтракавшему за своим рабочим столом.

– Я здесь с шести, – сказал он. – Очень полезно поморить себя голодом с утра для укрепления воли.

Он чистил сваренное вкрутую яйцо. Покончив с этой операцией, целиком запихнул его в рот. В связи с этим обстоятельством в нашей беседе произошла небольшая пауза.

– Вы запомнили имя? – спросил Свердлов.