Комиссар Его Величества
Шрифт:
– Полагаю, что да.
– Никаких сомнений! Считайте, что разгадка у нас в кармане. И больше никаких Тернеров, никаких георгианских домов. Истории конец, Хорейс?
Мэлори улыбнулся.
– Хотелось бы на это надеяться.
– Можете не сомневаться. Поваляли дурака, и хватит. Теперь-то мы узнаем, что скрывал от нас Дайкстон.
В Ницце уже несколько недель царила жуткая жара. Как всегда в летнее время, зноем дышало не только раскаленное солнце, но и раскалившиеся камни булыжных мостовых, потрескавшийся асфальт. Грейвс карабкался по крутым улочкам старого
Грейвс был раздражен и сыпал ругательствами. С тех пор как имя «Дайкстон» впервые появилось в его жизни, с ним были связаны одни неприятности. Неприятности и чисто бытовые неудобства, причем последние затрагивали не Пилгрима, не старого ублюдка Мэлори, а только его, Жака Грейвса.
Если бы Жак сейчас обернулся и посмотрел назад, то увидел бы сияющий простор Средиземного моря, раскинувшегося под горой. Каких-нибудь пятнадцать минут спуска – и можно было бы броситься в прохладную воду, оставив зной и духоту позади. На пляже хорошенькие девушки, прохладительные напитки.
Грейвс снова выругался и ускорил шаг.
Вот и нужная площадь – такая крошечная, что больше похожа на какой-то пятачок, где сходятся несколько кривых улочек. Как мало это место было похоже на то, что ассоциируется у людей с названием «Ницца»: никаких пальм, никакого золотого песка, все очень убого, уныло и некрасиво. Что поделать, даже в самых богатых городах непременно есть кварталы для бедных.
Оглядевшись по сторонам, Грейвс понял, что именно в таком квартале он находится. В нескольких шагах из стены дома высовывало свой узловатый ствол древнее оливковое дерево. Грейвс нырнул в его тень, закурил сигарету и подождал, пока на теле высохнет пот. На это ушло минут пять. На противоположной стороне улицы красовалась ржавая вывеска «Пиво». Рядом располагалась открытая дверь, ведшая куда-то в темноту. Грейвс шагнул в проем и оказался в крошечном прохладном баре. Там был цинковый прилавок, раковина для мытья посуды, на стойке – несколько бутылок:
– Бутылку пива, мадам, – попросил Грейвс у женщины в черном. Ее морщинистое лицо было коричневым от загара.
– Пива нет.
– Ну тогда что-нибудь холодное.
– Льда тоже нет.
Надо же, в Ницце нет льда, мысленно вздохнул Грейвс.
Он взял бокал белого вина, кислого и тепловатого. Женщина пялилась на него во все глаза.
Осушив бокал одним глотком, Жак сказал:
– Я ищу мадам Бронар.
Никакой реакции.
– Она живет где-то здесь?
Черные глаза смотрели на него безо всякого выражения. Грейвс предпринял еще одну попытку:
– Она уже очень старая, мадам Бронар. Вы ее знаете?
Женщина качнула головой.
Грейвс снова вышел на знойную площадь. У стены дома на камне сидел какой-то мужчина.
– Я ищу... – начал Грейвс, но мужчина перебил его:
– Да, я слышал. Вы ищете мадам Бронар.
– Вы знаете ее?
– Я-то ее знаю, – как-то странно посмотрел на него мужчина. – А вы?
– Нет. Но я хотел бы с ней повидаться.
Мужчина скрутил сигарету толстыми негнущимися пальцами.
– Она очень-очень старая.
– Знаю.
– Терпеть не может чужаков.
– И тем не менее...
Абориген пожал плечами и показал пальцем на дом в соседнем переулке. Дверь там была открыта – очевидно, с целью вентиляции.
– Вон тот дом, мсье. Третий этаж. С мадам Бронар дело иметь не очень просто, но...
– Спасибо, – улыбнулся Грейвс.
Мужчина еще раз пожал плечами.
Жак поднялся по истертым голым ступеням. В подъезде было прохладно и дул сквозняк. Бедная старушка, думал Грейвс, ей приходится спускаться и подниматься каждый день.
Дверь квартиры оказалась ветхой, почерневшей от времени. Жак постучал, и изнутри донеслось шарканье. Дребезжащий голос спросил:
– Кто стучит?
Открылось зарешеченное оконце, и Жак попытался заглянуть внутрь.
– Мадам, меня зовут Грейвс. Жак Грейвс.
– Что вам нужно? – сурово поинтересовался старческий голос.
– Я бы хотел поговорить с вами по делу.
– По делу? – В голосе прозвучало удивление. – У меня нет никаких дел.
– Я приехал из Лондона.
Молчание. Жак медленно повторил:
– Вы слышали, мадам? Я из Лондона. Из Англии.
– Да, я слышала. Что-нибудь по поводу моей пенсии?
– В определенном смысле – да.
Раздался какой-то звук, щелкнул засов. Потом минутная пауза, и дребезжащий голос произнес:
– Можете входить.
Грейвс толкнул дверь и шагнул внутрь. Прихожей в квартире не было – он сразу оказался в маленькой комнатке, являвшейся одновременно спальней и гостиной. У стены стояла кровать. Еще в комнате был столик, стул и умывальник.
Мадам Бронар сидела в кресле на колесах, прямо перед дверью маленького балкончика с витыми перилами. Силуэт старухи вырисовывался на фоне освещенного прямоугольника окна. Она была вся в черном. На коленях у мадам Бронар лежал черный холщовый мешок – поначалу Грейвс решил, что это свернувшийся клубком черный кот. «Макбет», подумал он. Акт первый, сцена первая. «Летим, вскочив на помело!»
– Моя пенсия, – проскрипела старуха. – Вы из той самой компании?
– Да, мадам, я представляю некую компанию.
– Так-так. Ту самую, которая мне платит. У нее еще такое дурацкое название.
– "Кондор Планет". Нет, мадам, я не оттуда.
– А откуда?
– Могу я присесть? – Жак шагнул к единственному стулу.
– Нет. – Пальцы старухи беспокойно шарили в черном мешке. – Три фунта стерлингов, представляете? Вначале этого было достаточно.
Внезапно Жак понял, почему она смотрит на него так враждебно.
– Потом эти деньги превратились в ничто. Полвека я живу, подыхая с голоду. Слышите вы, мсье из Лондона?
– И пенсия ни разу не была увеличена? – спросил Грейвс. Мысленно он выругался – нужно было предварительно выяснить в «Кондор Планет» все детали. Наверняка за эти годы набежали проценты.
– Увеличена? Ни разу! Я писала, умоляла, они перестали мне отвечать. Но каждый месяц я получаю несколько жалких грошей. Откуда вы?
Грейвс перешел на воркующие интонации. Было в арсенале его средств и такое: голос Жака делался бархатным и убаюкивающим – действовало практически безотказно.