Комиссар госбезопасности
Шрифт:
…Проехали Лианозово. Кругом было полно ребятни. Тут играли в футбол, там — в чехарду, здесь — в бабки, а на пустыре — в лапту.
Обилие детворы и рекламный щит возле магазина с крупными буквами: «Поступил в продажу новый детский противогаз Снабосоавиахима» вызвали у Михеева горькую усмешку. Он посмотрел на сына, одетого в ребячью военную форму, представил себе у него на боку противогазную сумку и мысленно воспротивился такой необходимости. Вместе с тем ему вовсе не хотелось разрушать в сыне бойцовскую жилку.
— Стоп! — остановил машину Михеев, заметив озеро и
Как и рассказывал Анатолию Николаевичу генерал, неподалеку виднелись дачи. Турковская выделялась светлой голубизной; она была построена с претензией на готическую архитектуру, с непонятными остроконечными башенками по углам крутой крыши, смахивающими на вышки пожарной каланчи…
— Я же говорил, дача на костел похожа, — увлекая гостей в дом, ответил на шутку Михеева Герасим Федорович, — католик ее строил…
Он говорил мягко, отчетливо, как декламируя. А черты лица были грубоватыми: резко выдавались скулы, торчал крупный, в фиолетовых прожилках нос.
У Турковых уже были гости. Полковник-танкист, отрекомендовавшийся Иваном Ивановичем, его жена Роза Григорьевна — пухлая молодящаяся женщина с локонами на висках; знакомая Михеевым Мария Семеновна — родственница Турковых, бойкая, средних лет вдова, на вид простенькая и независимая.
— А я тереблю Герасима, когда Шурочка с Анатолием Николаевичем приедут, — поцеловала гостью Мария Семеновна.
Вошла Клавдия Семеновна — жена Туркова, женщина солидная, неторопливая, с уверенным выражением полного лица.
— Наконец-то, — распростерла она руки, здороваясь. Сказала сестре своей: — По-моему, ты, Маша, наоборот говорила: «Когда же Анатолий Николаевич с Шурочкой приедут?»
— Это за глаза…
Герасим Федорович куда-то ненадолго исчезал с Димой, а когда они появились, Анатолий Николаевич заметил на груди сына поблескивающий значок «Отличник РККА».
— Это я ему вручил за осведомленность в истории бронетанковых сил, — пояснил генерал. — Представьте, спрашивает, не знал ли я капитана Лебеденко. Думаю, кажется, был у меня командир роты… Дима поясняет: «Ну, который первый в мире танк сконструировал…» Ах вот какой Лебеденко! Нет, того не знал. Танк же его, построенный в пятнадцатом году, мне известен. Службу начинал на тех машинах в первую мировую войну.
На глаза Михееву попалась лежащая на тумбочке книга «Бои в Финляндии».
— Авторские получил, — объяснил Турков. — Мою статью поместили. Вот: «Бой танкового батальона в окружении».
— Интересно, — взял Анатолий Николаевич раскрытый том.
Иван Иванович вставил между прочим:
— Смелый заголовок, в газете такой едва бы дали, — и взглянул на Михеева осторожно, с ожиданием.
— Почему же? — не согласился генерал. — Военное искусство, как, впрочем, и любое другое, требует точности, полной ясности.
Разговор задел Михеева.
— Иван Иванович, как я понял, хотел сказать, что незачем пропагандировать окружение и вынужденное отступление.
— Разумеется, — кивнул Иван Иванович. — Хотя война и не исключает самые невероятные случаи.
— Спору нет, —
— Согласен и разделяю, — приложил руку к груди полковник. — Минуту, я сейчас.
Он сходил на веранду, принес вчерашний номер «Красной звезды», развернул газету.
— Посмотрим наугад, что тут есть. «Полководческое искусство Кутузова», «Роль личности в истории», «Военные действия в Африке», «В Албании…» — торопливо читал он заголовки. — «Новый тип разрывной пули», «Взвод в наступлении»…
Турков остановил:
— Ты, Иван Иваныч, скажи-ка прямо… — Герасим Федорович повернулся к Михееву: — Замечание серьезное заработал полковник на учении. Танковые батальоны и роты у него и в окружении побывали, и поотступать их заставил.
— Пораженческие настроения, говорят, вызываете, — дополнил с озабоченным видом Иван Иванович.
Развеселился Михеев от этих слов.
— Я серьезно, — подтвердил полковник. — На разборе таких пилюль наглотался…
— Теперь только наступать учит, — вставил генерал.
— Даже во сне, — усмехнулся полковник.
— А какова наша военная доктрина на этот счет? — спросил Турков и сам ответил: — «На всякое нападение врага Союз Советских Социалистических Республик ответит сокрушающим ударом всей мощи своих Вооруженных Сил. Войну мы будем вести наступательно, перенеся ее на территорию противника. Боевые действия Красной Армии будут вестись на уничтожение с целью полного разгрома противника и достижения решительной победы малой кровью».
— Ну и что? Все как надо, — сказал Михеев. — Тут нелишне вспомнить прошлогодний приказ Наркома обороны по боевой подготовке. В нем какое требование? «…Учить войска только тому, что нужно на войне, и только так, как делается на войне».
Иван Иванович вскинул руку:
— Позвольте уточнить. Из этого требования чаще толковался вывод о необходимости обучать войска главным образом наступательному бою.
— А чему же главным образом, по-вашему, учить армию? — неспешно и резковато перебил Михеев. — Отступлению, обороне, выходит?
— Я не закончил свою мысль, Анатолий Николаевич, — в тон ему, неторопливо и угрюмо, продолжал полковник. — Я не досказал о том, не менее важном, что вопросам организации обороны в войсках, обучению ведения оборонительного боя уделяется, мягко говоря, недостаточное внимание.
— Погодите-ка, — несогласно тряхнул головой Михеев. — Как вы можете говорить об организации обороны во всех войсках?
— Я речь веду о нашем соединении, — пояснил Иван Иванович.
— Это другой разговор, — спала напористость в голосе Михеева. — Если же говорить о войсках в целом, то не дальше как осенью и зимой в директивах Наркома обороны руководящему составу Красной Армии одновременно с задачами по отработке наступательных операций обязательно, причем конкретно и подробно, указывались сложные условия и ситуации для ведения оборонительного боя.