Коммандос Четвертого Рейха (Они называют меня наемником - 3)
Шрифт:
– Начинается! Представление начинается! Он кивнул, взял ее под локоть и провел к столику, пробормотав:
– Сгораю от нетерпения...
Однако вскоре он понял, что можно было и не сгорать. Представление оказалось обычными садомазохистскими выкрутасами, едва облаченными в кое-какую хореографическую форму. Некоторые номера он мог бы поставить и сам, причем намного лучше. Наряды из черной кожи выглядели, как дешевые поделки из блестящего кожзаменителя; хлысты, цепи имели устаревший, подержанный вид, что с полным правом относилось и к грудастому танцору в светлом парике. Он извивался на сцене, игриво замахиваясь
Хэнк бросил взгляд на зрителей, которые вели себя довольно непринужденно, громко хлопая, стуча ногами, свистя и подбадривая выступающих. На сцене "представление" было в самом разгаре - вот жеманного вида "страдалец" опустился на колени и стал ползти, высунув язык, к потрясающему плеткой "палачу". Капитан залпом прикончил свой бурбон и громко прошептал на ухо Женевьев:
– Он что, собирается у него...
Та что-то утвердительно промычала, не сводя глаз с площадки и едва дыша от возбуждения.
– Боже мой, - вздохнул с осуждением Фрост, обращаясь больше к себе самому, - моя мамочка никогда не водила меня по таким местам.
Когда гомик подполз к своему старшему товарищу и начал делать то, во что до самого конца не верилось Хэнку, он нервно закурил и выругался про себя.
Однако, ему пришлось признать по мере развития "представлений" что то, что так потрясло его вначале, оказалось детскими забавами по сравнению с тем, что стало твориться на сцене немного погодя. Зрители, в отличие от капитана, получали огромное наслаждение от выступления и неистово аплодировали "артистам".
– И такое представление дают здесь каждый вечер?
– спросил он у подружки.
– Да, только сегодня они выступают последний раз - клуб ненадолго закрывается. Я сейчас поведу тебя за кулисы и там ты встретишься со связным.
Он заказал еще выпить и взглянул на часы, браслет которых ему так и не починили. Четыре утра. Снова зазвучала танцевальная музыка, на площадку выскочили пары, Женевьев вопросительно взглянула на Фроста, но он отрицательно покачал головой:
– Нет, давай просто посидим, отдохнем. Для меня слишком много впечатлений за раз.
Они осушили стаканчики, и его спутница поднялась, наконец, из-за стола.
– Ладно, пойдем, Джеймс, я тебя познакомлю с кем нужно.
Он поспешил за ней, лавируя между танцующими, к "кулисам", а попросту говоря, к потрепанной ярко-красной бархатной шторе, отгораживающей кабинки для переодевания от сцены. За ней оказался узенький коридор с несколькими дверьми: За дверью справа шла разудалая гулянка, судя по доносившимся изнутри звукам.
– Там - кордебалет, - с гордым видом объяснила Женевьев и постучалась в дверь слева, добавив голосом, полным благоговейного почтения: - Вот его гримерная.
– Антре!
– услышал капитан и последовал за женщиной в комнатку.
Она показалась ему обыкновенной захламленной гримерной, типичной для какого-нибудь дешевого театра. За столиком сидел, вытирая с лица грим, тот самый грудастый блондин с плеткой.
– Виктор, это Джеймс Карлсон. А это - Виктор Либлинг, руководитель парижского отделения французской национал-социалистической рабочей партии.
Виктор Либлинг повернулся к гостю и протянул ему руку.
– мелькнула догадка, но тут капитан обессилено опустился на колени.
– Вы слышите меня, герр Карлсон?
Он не мог произнести ни слова, а перед глазами расплывались разноцветные пятна.
– Не переживайте, вас всего лишь укололи шприцом. Мы проверили отпечатки пальцев, оставленные вами в квартире Женевьев и, по данным Сюртэ, они не принадлежат Джеймсу Карлсону. Это значит, что вы не тот, за кого себя выдаете и, следовательно, работаете либо на ЦРУ, либо на Моссад. Вы - не Карлсон.
Фрост взглянул на гротескное лицо, до половины покрытое гримом, попытался что-то произнести, но не смог пошевелить онемевшим языком в сухом рту.
– Не надо нам пытаться что-то объяснить прямо сейчас, герр как-вас-там. Мы скоро все узнаем. На верится, что так легко провалились? Так вот вам главное доказательство - мы сразу узнали, что вы не Карлсон после того, как вы поразвлекались с Женевьев. Ведь Карлсон - убежденный гомосексуалист!
Хэнк отрешенно закрыл глаз, найдя в себе все-таки силы пробормотать:
– Ни хрена себе...
Глава девятая
Фрост открыл глаз и прищурился, стараясь сообразить, где он находится. Хэнк почувствовал, что руки его связаны и, взглянув вверх, увидел, что он подвешен на толстой цепи к балке какого-то старого сельского дома. Ноги его раскачивались в футе от пола и вместе с чувством боли вернулось ощущение холода - он был полностью раздет. Капитан сумел снова поднять голову и заметил, что запястья ему сковывают не обычные современные наручники, а старинные толстые ржавые кандалы, и от них тянется к потолку цепь не менее мрачного вида. Комната была похожа на библиотеку - вдоль трех стен тянулись шкафы с книгами, а посредине четвертой гудел пламенем большой камин, обложенный грубым природным камнем.
Вдруг между шкафами Фрост различил многочисленные предметы, о существовании которых в настоящее время он и не подозревал. Он уставился на орудия пыток, чье незамысловатое страшное назначение было подсознательно понятно любому человеку. На стенах были развешаны усеянные шипами металлические ошейники с огромными стяжными болтами по бокам; колючая проволока; железные пруты; деревянные брусья, сжимающиеся, как тиски; полураскрытые маски с иголками внутри; чугунные сапоги с решеткой вместо подошв для раскаленных углей...
– Вижу, вы заинтересовались декорациями, герр Карлсон. Может, назовете свое настоящее имя, перед тем, как мы приступим к нашему вечернему представлению?
Хэнк узнал голос Либлинга и повернулся в ту сторону, откуда он раздался. Рядом с тем стояло еще несколько человек, принимавших ранее участие в шоу в диско-клубе. Женевьев, единственная женщина, тоже находилась здесь. Кожаные кресла выстроились полукругом вокруг пленника на безопасном расстоянии, чтобы он не мог достать до мучителей ногами. У тех был действительно такой вид, будто они с нетерпением ожидали начала представления.