Коммунизм
Шрифт:
Только кризис позволял требовать — и брать! — от граждан полного подчинения и жертв. Система требовала жертв — для Цели, для Блага Будущих Поколений — и таким образом перебрасывала мост из мира фикции, утопии в мир реальности[2].
Когда после смерти Сталина его преемники попытались добиться стабильности, наступил упадок, потому что граждане больше не видели смысла в жертвах, которых от них требовали.
Свертывание НЭПа началось в декабре 1925 года, когда съезд партии принял амбициозную программу насильственной индустриализации. А индустриализация по причинам, которые будут изложены ниже, подразумевала коллективизацию сельского хозяйства. Поскольку обе цели были сопряжены с неимоверными трудностями, несогласных нужно было
Начать с индустриализации: марксистско-ленинская аксиома гласила, что социалистическое общество должно опираться на индустриальную базу, а поскольку российская промышленность находилась в довольно-таки жалком состоянии, закладывать эту базу приходилось буквально на пустом месте. Когда эти усилия принесут плоды, у Советского Союза появятся, мол, экономика мирового уровня и внушительный рабочий класс, благодаря чему страна сможет на равных противостоять своим капиталистическим противникам. Это сомнению не подвергалось, хотя вопрос о темпах индустриализации вызывал разногласия в партийном руководстве, пока Сталин не заставил своих оппонентов замолчать, навязав головокружительные темпы и не считаясь с человеческими жертвами.
Но была еще одна причина насильственной индустриализации, о которой почти никогда не упоминали в то время, да и потом нечасто — это подготовка к следующей мировой войне. В декабре 1927 года Сталин заявил, что «империалисты» вооружаются, готовясь к новой войне и интервенции против СССР. Чтобы встретить эту (воображаемую) угрозу, Советскому Союзу требовалась мощная оборонная промышленность. И действительно, вся советская промышленность с самого начала строилась в соответствии с военными нуждами.
Первый пятилетний план, утвержденный в 1929 году и подчинивший все народное хозяйство управлению из центра, ставил во главу угла средства производства — железо и сталь, уголь и нефть, тяжелое машиностроение. Центральный плановый орган поставил совершенно нереалистичные производственные цели, и их достижение стало еще менее возможным после отданного в 1931 году сталинского приказа выполнить пятилетку в три года. К 1932 году основные производственные показатели, которые надлежало утроить, фактически увеличились вдвое. То же произошло с численностью рабочей силы в промышленности: она выросла с 3 до 6,4 миллиона.
Обещаниями, что «построение социализма» позволит значительно поднять жизненный уровень, правительству удалось разжечь трудовой энтузиазм. Но то был пряник, вечно выпадавший из рук у тех, кому он предназначался. В действительности уровень жизни неуклонно падал, потому что финансирование индустриализации требовало сведения заработной платы к минимуму. В 1933 году реальный заработок рабочего упал до одной десятой того, что он получал накануне поворота к индустриализации (1926-27). Согласно Алеку Нову, специалисту по советской экономике, «на 1933 год пришлась самая низкая точка наиболее крутого из всех известных мировой истории снижений жизненного уровня в условиях мирного времени» [3] .
3
3. Alec Nove, An Economic History of the USSR (London, 1988), 208.
Чтобы подхлестнуть производительность, Сталин прибег к традиционным капиталистическим методам стимулирования труда. В 1931 году он обрушился на ультралевый, как он говорил, принцип «уравниловки», предполагавший равную оплату рабочих вне зависимости от их мастерства и трудового вклада. Это означало, пояснял он, что у неквалифицированного рабочего нет стимула овладевать мастерством, а квалифицированный — переходит с места на место, пока не находит, где его таланты достойно оплачиваются; и то, и другое отрицательно сказывается на производительности. Поэтому новая шкала заработной платы предусматривала значительную разницу в оплате труда наименее и наиболее квалифицированных рабочих.
Капитал для развития промышленности поступал из нескольких источников, в том числе, с печатного станка, из поступлений от налога с оборота, от экспорта продовольствия и даже от продажи произведений искусства.
Однако в основном его выжимали из крестьянства, вновь фактически закрепощенного через семь десятилетий после освобождения. Твердое решение провести «массовую коллективизацию» было принято в середине 1929
Коллективизация включала в себя два процесса. Первый состоял в «ликвидации кулачества как класса», иными словами, как живых людей; второй — в уничтожении крестьянских общин и какой бы то ни было независимости крестьянства. Крестьян сгоняли в коллективные хозяйства, колхозы, где они работали не на себя, а на государство. Это была беспрецедентная революция сверху, связанная с низведением трех четвертей населения страны к статусу государственных рабов.
У кулаков — этим термином обозначались зажиточные крестьяне, а также те, кто активно сопротивлялся коллективизации — отбирали все их имущество, а их самих депортировали либо в трудовые лагеря, либо, вместе с семьями, в Сибирь. По официальным данным, в 1930 и 1931 годах тому или иному из этих двух видов наказания было подвергнуто 1 803 392 человека. Подсчитано, что 30 процентов тех, кто избежал расстрела, погибли от голода и холода. Из числа выживших приблизительно 400 000 удалось скрыться и со временем кое-как обосноваться в городах и промышленных центрах. [4]
4
4. Nicholas Werth in Stephane Courtois, ed., The Black Book of Communism (Cambridge, Mass., 1999), 153, 155.
«Середняки» и «беднота» тоже потеряли все, что имели, в том числе сельскохозяйственный инвентарь и скот — или то, что оставалось от этого последнего, так как скот предпочитали резать, а не сдавать; вся эта собственность передавалась колхозам. Коллективизированные крестьяне должны были работать установленное число дней в году за минимальную денежную оплату и зерно, выполняя при этом установленные задания государственных поставок; государство платило копейки, а продавало муку или хлеб за рубли, извлекая сотни процентов прибыли. Крестьяне, которым не удавалось выполнить норму, голодали. А с теми, кто от отчаяния воровал продовольствие, поступали как с опасными преступниками: знаменитый декрет августа 1932 года карал смертной казнью или десятью годами принудительных работ за «любое хищение или повреждение социалистической [читай: партийной] собственности», под которой понимались, в том числе, и несколько колосков. По этому закону в течение следующих шестнадцати месяцев было осуждено 125 000 крестьян, из них 5 400 приговорены к смертной казни [5] . Поскольку единственным видом продукции, которую крестьяне получали в колхозе, было зерно, в 1935 году правительство разрешило колхозникам обрабатывать личные огороды размером в среднем один акр на семью, где они могли выращивать овощи и фрукты для собственного потребления и продажи на контролируемых государством колхозных рынках. Им разрешили также держать коров и мелкий скот (но не лошадей). Эти личные участки обеспечивали значительную, несоразмерную с их площадью, часть сельскохозяйственного производства в стране.
5
5 Ibid., 162.
В результате коллективизации крестьянство деградировало в гораздо большей степени, чем из-за крепостничества, просуществовавшего до 1861 года, поскольку, будучи крепостным, крестьянин владел (практически, если не теоретически) своим урожаем и скотом. Его новый статус свелся к положению раба, получавшего минимум средств для поддержания своего существования: в 1935 году за тяжкий труд крестьянская семья получила от колхоза 247 рублей в годовом исчислении, ровно столько, сколько стоила пара обуви [6] .
6
6. Nove, Economic History, 243.