Коммунизм
Шрифт:
Этими соображениями объясняется также, почему в 1932-33 годах Сталин помог Гитлеру прийти к власти, запретив немецким коммунистам объединиться с социал-демократами против нацистов на парламентских выборах (см. гл. 4.) Немецкие социал-демократы занимали прозападную позицию. Нацисты, рассуждал Сталин, хотя и являются злобными антикоммунистами, но направят свою агрессию против западных демократий, оставив Советский Союз в покое. Этот образ мыслей лежал в основе его решения заключить с Берлином в августе 1939 года договор о ненападении, к которому прилагался секретный протокол о разделе Польши между Россией и Германией. Очевидно, он рассчитывал, что повторится война на истощение 1914-18 годов, в результате которой «капиталистические» воюющие стороны настолько ослабнут, что СССР, практически не встречая сопротивления, захватит Европу. После раздела Польши между СССР и Германией Молотов, ближайшее доверенное лицо Сталина, подписавший в качестве министра иностранных дел договор о ненападении, произнес речь, в которой, обрушившись
Когда в 1940 году гитлеровские войска разгромили вооруженные силы союзников во Франции, а затем начали оккупацию большей части европейского континента, Сталин вступил в настоящий союз с нацистской Германией, снабжая ее продовольствием, металлами и другими стратегическими материалами. Он даже передал в руки Гитлера некоторых немецких коммунистов, нашедших убежище в Советском Союзе. Столь вероятным казалось, что Гитлер будет продолжать это выгодное сотрудничество с Москвой, что Сталин игнорировал предупреждения, поступавшие от союзников и его собственной разведки о том, что немцы концентрируют войска в Польше для нападения на Советский Союз.
Красная армия, которая в результате чисток осталась без своих самых опытных офицеров, и которой к тому же запретили готовиться к германской агрессии, понесла в первые месяцы войны умопомрачительные потери в живой силе и технике, миллионы красноармейцев оказались в плену.
Оправившись от шока, Сталин возглавил оборону страны. Всякое притворство, будто страна сражается за коммунизм, было быстро отброшено: призвав на помощь религию и воинскую славу царских времен, страну призвали воевать за «Святую Русь». Сопротивлению, сначала казавшемуся безнадежным, придавали силы стратегические просчеты Гитлера и варварские действия агрессоров. Чтобы избежать повторения ошибки Наполеона, устремившегося прямо к Москве, Гитлер повернул одну крупную группировку на север, к Ленинграду, и другую — на юг, в направлении Киева. В ходе этих операций вермахт захватил еще немало пленных, но потерял драгоценное время, и когда возобновил, в конце концов, продвижение к столице, настала зима, и наступление выдохлось. Русские и украинцы, среди которых поначалу было немало приветствовавших приход немцев, вскоре поняли, что нацисты пришли не освободить их от коммунистов, а обратить в еще более жестокое рабство. Они проявили колоссальное мужество и стойкость, сражаясь с врагом, значительно превосходившим их вооружением. Война на восточном фронте, в конце концов, сломала хребет немецкой армии и предопределила исход второй мировой войны. Победа была достигнута ужасной ценой. Командиры Красной армии не жалели солдат, бросая их в бой, не считаясь с потерями. Крупные сражения, как правило, стоили Красной армии сотен тысяч жертв. В ходе обороны Киева летом 1941 года погибли 616 000 солдат, при наступлении в Донбассе двумя годами позже — 661 000. По подсчетам зарубежных ученых, общие потери Советского Союза в войне составили 20 миллионов человек, 8,7 миллиона из них погибли в боях [28] . Военные потери в три раза превосходили потери немцев на восточном фронте (2,6 миллиона). Около 5 миллионов советских военнослужащих попали в плен, из них от 1,6 до 3,6 миллиона погибли в немецком плену от недоедания, были расстреляны или погибли в газовых камерах.
28
28. John Erickson and David Dilks, eds., Barbarossa: The Axis and the Allies (Edinburgh, 1994), 261.
Военным трофеем Сталина явились территориальные завоевания. Советские войска оккупировали почти все страны Центральной и Восточной Европы с населением около 90 миллионов человек, превосходившем население Франции и Западной Германии вместе взятых, и установили в них коммунистические режимы. Коммунистическими стали также Югославия и Албания.
Еще более впечатляющим явилось то, что китайские коммунисты, с которыми Москву в течение 25 лет связывали смешанные чувства любви и ненависти, одержали победу в гражданской войне над войсками Гоминьдана, которые опирались на поддержку Соединенных Штатов, и в 1949 году добились контроля над всей территорией Китая. Распространение коммунизма на остальной части мира казалось лишь вопросом времени.
Вторая мировая война была единственным событием в истории Советского Союза, которое сплотило народ и государство: «После германского нападения в июне 1941 года впервые в советской истории официальные заявления совпали с правдой: немцы были жестокими агрессорами, народ действительно должен был сражаться за выживание» [29] . Война придала коммунистическому режиму, как защитнику народа, ту легитимность, которой прежде ему не доставало. Но широко распространившиеся надежды на то, что в результате такого сплочения Сталин смягчит свое правление и предоставит народу больше свободы, не оправдались.
29
29. Leonard Schapiro in George Urban, ed., Stalinism (New York, 1982), 423.
Смерть Сталина поставила его преемников в трудное положение. Они понимали, что должны отречься от безумного диктатора и его гибельной политики, но в то же время им надо было сохранить систему, которую он возглавлял почти тридцать лет, потому что их власть и привилегии обеспечивались только ею. Они решили проблему, заново привязав коммунизм к Ленину. В 1956 году в секретном докладе на ХХ партийном съезде, первом после смерти Сталина, Никита Хрущев, новый первый секретарь, разоблачил некоторые преступления, совершенные Сталиным против коммунистической номенклатуры. В результате этих разоблачений Сталин быстро стал никем: его тело было удалено из Мавзолея, где он возлежал рядом с Лениным, Сталинград переименовали в Волгоград, и с оперативностью, которой советская бюрократия могла справедливо гордиться, его бесчисленные портреты, статуи и названия городов в его честь бесследно исчезли. Все говорило о том, что три десятилетия сталинского правления были грандиозной ошибкой, хотя попыток объяснить эту «ошибку» никто не предпринимал. Потому что было только два возможных решения и оба казались неприемлемыми: или материалистическая теория Маркса неверна, а история, в конечном счете, определяется политикой и политиками, или же Советский Союз не был государством, построенным на принципах марксизма.
Антисталинская кампания была смелым и, наверное, даже необходимым шагом, но она подорвала легитимность режима, сделавшего возможными массовые преступления: хрущевские разоблачения положили начало медленному, но неуклонному процессу устранения доводов в оправдание коммунизма.
Чтобы компенсировать десталинизацию и вдохнуть новую жизнь в систему, Хрущев приступил к столь неистовому обожествлению Ленина, что оно пережило даже крах Советского Союза. В 1999 году на просьбу назвать десять величайших людей в истории мира, русские на первое место ставили Петра I, а на третье, после Пушкина, Ленина. (Четвертым, вопреки всем стараниям Хрущева, шел Сталин.)
Освободившись от сталинского террора, номенклатура обеспечила себе радости жизни, какие, с ее точки зрения, полагались ей ввиду тяжелого груза ответственности и высокого положения. Она с поразительной быстротой избавилась от контроля со стороны руководящих партийных органов.
Хрущев до некоторой степени смягчил режим покойного диктатора, не изменив его базовых институтов или законов: сохранились как однопартийное правление, так и вездесущая тайная полиция и цензура. Тем не менее, жизнь советских граждан стала значительно легче. Миллионы заключенных вышли из концлагерей на свободу. Многие жертвы репрессий были реабилитированы, что не могло уже помочь им самим, но облегчило жизнь членов их семей. Снова были разрешены ограниченные контакты с иностранцами. Больше иностранных граждан получали визы для въезда в СССР, больше советских граждан получили возможность побывать за границей. Глушение иностранных коротковолновых радиопередач продолжалось, как и раньше, но оно стало не столь тщательным, и советские люди могли получать более реалистическую информацию о жизни за рубежом и внутри страны.
В результате всех этих процессов у людей открылись глаза. В 1970-е годы Михаил Горбачев уже занимал высокое положение в коммунистической иерархии, когда ему довелось посетить Италию, Францию, Бельгию и Западную Германию. Он был ошеломлен увиденным — не только жизненным уровнем на Западе, но и достигнутой там гражданской культурой. Вот почему была поколеблена его «…прежняя вера в превосходство социалистической демократии над буржуазной системой»: «Мы были поражены открытостью и спокойствием людей, с которыми встречались, — вспоминает он в своих мемуарах, — восхищались их свободными суждениями обо всем, в том числе о деятельности своих правительств, национальных и местных политических деятелях». Точно также на его будущего соперника Бориса Ельцина, первого выборного главу суверенного Российского государства, большое впечатление произвела в 1989 году поездка в Соединенные Штаты. Она оказалась для него «бесконечным рядом крушений» сложившихся стереотипов и устоявшихся представлений. При посещении супермаркета в Хьюстоне он выразил охватившие его чувства вслух: «Что же они сделали с нашим бедным народом!». Увиденное, подумал его спутник, разрушило у Ельцина остатки коммунистической веры. Оказалось, что Сталин был прав: система могла выжить только в условиях полной изоляции народа, включая и высших должностных лиц, от внешнего мира.
Что касается внешней политики, то наследники Сталина переосмыслили и отбросили стратегию конфронтации, заключив, что капитализм все-таки не барахтается на грани краха: через шестьдесят лет после пророчества Эдуарда Бернштейна политбюро приняло его тезис о том, что социализм восторжествует не в результате революции и не посредством войны, а мирными средствами. Новым лозунгом стало «мирное сосуществование». Иностранные коммунисты получили инструкции об образовании коалиций не только с национальной буржуазией третьего мира, но также и с социалистами, которых Ленин считал злейшими врагами коммунизма.