Комната бабочек
Шрифт:
– Да, такова их природа, – с усмешкой согласился папа. – Но без них множество видов птиц потеряет стабильный источник пищи, и тогда их популяция резко снизится. А без птиц другие насекомые, типа кузнечиков, будут меньше поедаться и, продолжая вольготно размножаться, съедят все растения. А без растений…
– Может не хватить еды для разных травоядных животных.
– Верно, для травоядных. Поэтому, видишь ли, весь мир держится в тонком равновесии. И взмах крыльев бабочки может совершенно изменить весь наш мир [4] .
4
Эффект бабочки – термин в естественных науках, обозначающий свойство некоторых хаотичных систем, а именно то, что незначительное
Я размышляла над его словами, пережевывая кусок сэндвича.
– У меня есть для тебя один сюрприз, – вдруг сказал папа, взяв свой рюкзак.
Он достал оттуда блестящий жестяной пенал и вручил его мне.
Открыв его, я увидела множество идеально заточенных карандашей всех цветов и оттенков радуги.
– Пока меня не будет дома, ты должна продолжать рисовать, а когда я вернусь, ты сможешь показать мне, какими искусными стали твои рисунки.
Потеряв дар речи от радости, я просто кивнула, разглядывая роскошный подарок.
– В Кембридже нас научили по-настоящему смотреть на наш большой мир, – продолжил папа. – Так много людей слепы к окружающей их красоте и магии. Но не ты, Поузи, ты уже видишь мир лучше многих. Зарисовывая природу, мы начинаем понимать ее – видеть все ее разнообразные компоненты и то, как они соединяются в единое целое. Рисуя то, что видишь, и изучая зримые объекты, ты сможешь помочь другим людям понять чудеса природы.
Дома Дейзи отругала меня за то, что я намочила волосы, и засунула меня в ванную, хотя, по-моему, это вовсе не имело смысла, ведь от этого мои подсохшие местами волосы опять стали совсем мокрыми. Едва Дейзи уложила меня спать и дверь за ней закрылась, я выскользнула из кровати и, вытащив набор моих новых цветных карандашей, потрогала их заостренные мягкие кончики. «Если я буду достаточно много заниматься рисованием, – подумала я, – то к тому времени, когда папа вернется с войны, я покажу ему, как хорошо преуспела в этом занятии, и тоже, наверное, смогу поступить в Кембридж… несмотря на то что я девочка».
На следующее утро еще из окна спальни я увидела, как по нашей подъездной аллее начали проезжать автомобили. Каждый из них был забит пассажирами; на днях я слышала, как маман объясняла, что все ее друзья объединили свои талоны на бензин, обеспечивая эту поездку из Лондона. На самом деле она называла их «'emigr'es», но я поняла, что она имела в виду «эмигрантов», потому что с раннего моего детства она разговаривала со мной по-французски. В словаре я вычитала, что так называют человека, переселившегося со своей родины в другую страну. По словам маман, складывалось впечатление, будто весь Париж сбежал от этой войны в Англию. Я понимала, естественно, что это преувеличение, однако на наших сборищах обычно количество французских друзей превосходило папиных английских. А мне французы даже нравились, они выглядели ужасно живописно, мужчины с яркими шарфами и в блестящих смокингах разных веселеньких расцветок, а дамы в шелковых платьях и с красной помадой на губах. И главное, они всегда привозили мне подарки, поэтому все наши приемы напоминали рождественские праздники.
Папа называл их маминой «богемой», и в словаре говорилось, что так называют творческих людей, будь то артисты, музыканты или художники. Маман когда-то пела в знаменитом ночном клубе Парижа, мне нравилось слушать ее голос, низкий и бархатисто-мягкий, как расплавленный шоколад. Правда, она не знала, что я слышала ее пение, поскольку мне уже полагалось спать, но, когда в доме гуляли гости, уснуть все равно не удавалось, поэтому я тайно выходила на лестницу и слушала их музыкальные номера и шумную болтовню. На таких вечеринках маман словно воскресала. Мне нравилось слушать ее веселый смех, ведь без гостей она смеялась не слишком часто.
Папины друзья-летчики мне тоже нравились, хотя все они одевались одинаково – в военную форму темно-синих и коричневых цветов, поэтому все казались на одно лицо. Больше всех мне нравился мой крестный Ральф, лучший папин друг; мне он казался очень красивым, с темными волосами и большими карими глазами. На картинке в моей книжке сказок я любовалась принцем, который поцеловал Белоснежку и разбудил ее. Так вот дядя Ральф выглядел в точности
Сидя на подоконнике, я выглянула за окно, маман встречала гостей на широких ступенях перед входной дверью, находившейся прямо под моей спальней. Маман выглядела сегодня потрясающе красивой в своем темно-синем платье, оно великолепно подчеркивало цвет ее прелестных глаз, а когда папа, тоже выйдя из дома, обнял ее за талию, я почувствовала себя по-настоящему счастливой. Дейзи пришла, чтобы помочь мне нарядиться в новое платье, она сшила его для меня из старых зеленых штор. Пока она причесывала мои волосы, слегка стянув их на затылке и повязав зеленой лентой, я решила, что не буду сегодня думать о завтрашнем папином отъезде, ведь после него на наш Адмирал-хаус и на нас, его обитателей, опять опустится оглушительная тишина, подобная той грозе со взрывами грома и молниями.
– Ну как, мисс Поузи, вы готовы выйти к гостям? – спросила меня Дейзи.
Я заметила, что ее лицо раскраснелось и поблескивало от пота, она выглядела очень усталой, вероятно, как от жаркого утра, так и от того, что ей пришлось одной готовить угощения для всех гостей. Я взглянула на нее, постаравшись утешить своей самой нежной улыбкой.
– Да, Дейзи, готова.
По-настоящему меня звали вовсе не Поузи; меня назвали в честь моей матери Адрианой. Однако ведь мы обе могли откликаться на это имя, поэтому, чтобы избежать путаницы, решили использовать мое второе имя, Роуз, данное мне в честь моей английской бабушки. Дейзи рассказывала мне, что, когда я была малышкой, папа начал называть меня «Роузи Поузи» [5] , и постепенно это прозвище сократилось до второй половинки. И такое прозвище мне очень понравилось, я даже думала, что оно подходит мне гораздо лучше моих настоящих имен.
5
Rosy Posy – розовый букетик (англ.).
Некоторые из папиных старших родственников упорно называли меня «Роуз», и я, разумеется, откликалась, поскольку меня учили, что со старшими надо вести себя вежливо, однако на сегодняшнем приеме все гости знали меня как Поузи. Друзья маман обожали миндаль в сахаре, я его, честно говоря, не особенно любила, но понимала, как трудно купить мой любимый шоколад из-за этой войны.
На террасу вынесли длинный раздвижной стол, чтобы поместились все гости, и я сидела за ним, чувствуя, как солнце припекает мою широкополую шляпу (из-за нее мне было еще жарче), прислушивалась к застольным разговорам и мечтала, чтобы в Адмирал-хаусе всегда было так весело. Маман и папа сидели рядом во главе стола, словно король и королева на дворцовом приеме, его рука обвивала ее белые плечи. И они оба выглядели такими счастливыми, что мне вдруг захотелось плакать.
– Поузи, милая, ты чем-то расстроена? – спросил сидевший рядом со мной дядя Ральф. – Нынче у нас чертовски жарко, – добавил он, вытащив из кармана пиджака безупречно чистый белый платок и промокнув им лоб.
– Да, дядя Ральф. Я просто подумала, какими счастливыми выглядят сегодня маман и папуля. И как грустно, что ему придется возвращаться на войну.
– Да уж.
Я заметила, как Ральф пристально взглянул на моих родителей, и лицо его внезапно тоже погрустнело.
– Ну, вообще-то, при благоприятном ветре, все беды скоро закончатся, – в итоге сказал он. – И мы все опять начнем привычную нам мирную жизнь.