Шрифт:
Юрий Медведев
КОМНАТА НЕВЕСТЫ
Современная сказка
Мать перед звездою стоит,
Звездочку просит:
– Пусти меня, светик,
Над деревней тучкою,
Теплым мелким дождичком,
Птицею-зарей.
Дай увидеть, светик,
Свет-звезда падучая,
Как украсят к свадебке
Родное дитя,
Свадебная песня
Три миллиона восемьсот сорок семь тысяч сто двадцать второй лист продрогшей березовой рощи упал на мокрую траву. Он упал рядом с головою вороненка. Гул ударившегося листа заставил
Вороненок в который раз попробовал закричать, но из клюва вырвалось никем, кроме листа, не услышанное хрипенье, сдавленное и глухое. Он давно обессилел, пытаясь избавиться от клубка разноцветной проволоки, запутавшей ему ноги и крыло. Этот клубок он по наущенью отца-ворона раздобыл поблизости, за зеркальной стеною. Там сидели на огромных камнях, нацеля клювы к звездам, такие же зеркальные мертвые птицы, а внутри у каждой было столько разноцветных клубков, что хватило бы на гнезда всему вороньему племени Земли. Иногда эти блистающие птицы приседали, отталкивались четырьмя лапами и сразу исчезали в небе.
Исчезали они - вот загадка!
– беззвучно, даже перышки трав под ними не колыхались. А в незапамятные времена, по рассказам прадеда-ворона, эти птицы ревели громче неведомого зверя изюбря, сильнее раненого медведя, страшнее грома гремели, и от рева и грома дубы из здешней рощи переселились в другие края.
В клубке туч проблеснула звезда. В этот поздний час воронья стая уже спит далеко отсюда, за тремя стальными дорогами, в перелеске между озерами. И никто по ночам не ищет отбившихся от стаи. Утром отбившиеся прилетают сами, если прилетают...
Скоро явятся в рощу злые коты, и тогда лежащему в траве вороненку несдобровать. Но всего хуже - вышел уже из дому угрюмый человек прогулять угрюмого ужасного бульдога с зубами, как клещи, уже лай и скулеж огласили прорастающую туманами тьму. И, как назло, ни единой души вокруг. Чуть больше шести минут оставалось до встречи с бульдогом птице. Чуть больше... шесть... меньше шести...
Но вырвался, вырвался-таки на аллею сноп лучей элекара, несущегося на пределе заложенных в нем скоростей. Тот, кто сидел за рулем, не счел нужным удостоить внимания мою вскинутую вверх руку с растопыренными пальцами - призыв к скороспешной помощи, знак обязательной остановки.
И тогда я шагнул на дорогу, в двадцати шести шагах от надвигающихся фар. Визга тормозов я не услышал, отброшенный упругим капотом на четыре с половиной метра и упавший боком на мокрый бетон.
– Будь ты неладен, старый хрыч!
– раздался надо мною низкий голос того, кто был за рулем.
– Слава всевышнему, все записано видеографом. А то поди. докажи тупицам-инспекторам: сам, мол, сунулся под колеса. Не нашел другого способа расквитаться со старостью, остолоп!
Я открыл глаза и подчеркнуто вежливо сказал:
– В подобных ситуациях положено выскакивать к пострадавшему
– Жив?! После такого тарана? Ты что, из резины?
– изумился он.
Я поднялся и отряхнул грязь с колен.
– Допустим, жив. Однако птица может погибнуть.
Ее задушит бульдог. Осталось три минуты сорок девять секунд.
– Крепенько тебя садануло, - присвистнул он.
– Сразу мозги набекрень. Теперь я из-за твоих причуд наверняка опоздаю к отлету. А следующий рейс лишь в пятницу. И плакал мой младенец на Кергелене... Нет, тебя и впрямь не покалечило?
– Новорожденный остров на юге Индийского океана отнюдь не ваша собственность, не заблуждайтесь,- сказал я.
– Младенец принадлежит матушке-природе.
В темноте я не видел его лица, но в голосе наехавшего почувствовал нотки растерянности. Он даже перешел на "вы".
– Откуда вы знаете про рождение острова? Он появился лишь сегодня утром, по всепланетке о нем пока не передавали...
– И о птице, к которой приближается дог, по всепланетному телевидению не передавали. Но птица существует. Чем она хуже вулкана?
– Что вы талдычите про птицу, которая погибает?
Дичайшие выкрутасы!
– Не погибает, а может погибнуть. Но не погибнет.
Ибо вы возьмете мой фонарик и в ста десяти метрах отсюда, если помчитесь вот на эту звезду, заметите под березой вороненка со спутанными проволокой лапками.
Когда звезду закроет туча, ориентир - лай бульдога.
Держите фонарик, смелее, он не взорвется.
– Вороненок, бульдог, оживший чокнутый мертвец - час от часу не легче! Я - руководитель экспедиции, в конце-то концов! Без меня они не смогут улететь. Сам Куманьков в курсе. Самолет в двадцать три двадцать, а теперь...
– Теперь, если угодно знать верное время...
– заговорил было я, но он сверкнул светящимся циферблатом и едва не закричал:
– Что за нелепица? На моих только девять. А выехал - в полдесятого! Сколько на ваших?
– На моих столько же, - сказал я.
– Тютелька в тютельку. Не верите? Убедитесь сами, вот... И не раздумывайте. Раз я остался жив, птицу придется спасти.
Прежде чем взять фонарь, он сардонически ухмыльнулся и покрутил пальцем у виска.
– Красивая у вас улыбка, - сказал я.
– Лишний раз убеждаюсь: не всяк злодей, кто часом лих.
Вороненка он принес через восемь минут три секунды.
– В самый раз поспел, - сказал он, отдуваясь.
– Псина едва им не отужинала. Пока проволоку распутывал, все пальцы мне исклевал, стервец. Аж до крови.
Клювище - острей гвоздя. Получайте вашего вещуна!
– Нет, сами и выпускайте на волю. Вы ему тоже кое-чем обязаны. Мне же верните фонарик.
– Я никому ничем не-обязан!
– возмутился вороний благодатель. Правильно поговаривают, что коекто из старцев, несмотря на всеземной запрет, потягивает спиртное. Дед, да ты попросту пьян.