Комната убийств
Шрифт:
— Хватит и одного. На дорогах и так полно лихачащих дураков. Пусть Бентон-Смит проделает путешествие несколько раз. Калдер-Хейл мог предпринять несколько тренировочных заездов. И Бентону не стоит сходить с ума: Калдер-Хейл не стал бы рисковать, проезжая на красный.
— Вы считаете, мне не нужно присутствовать на вскрытии, сэр?
— Нет. Кейт может взять Бентона. Это будет для него новым опытом. Причина смерти сомнений никогда не вызывала, но важно узнать об общем состоянии Дюпейна на момент смерти и о проценте алкоголя в крови.
— Вы не исключаете, что он был пьян, сэр?
— Не до положения
— Я считал, что мы отбросили возможность самоубийства.
— Верно. Я думаю о защите. Присяжные могут счесть ее доводы небезосновательными. Семья с нетерпением ждет выдачи тела и кремации. Они, кажется, договорились на четверг.
— Быстро, — сказал Пирс. — Дюпейны сделали заказ вскоре после смерти брата. Немного бесчувственно с их стороны. Выглядит так, будто они спешат закончить работу, начатую кем-то еще.
Дэлглиш не ответил; в «ягуаре» полицейские молча пристегнулись.
15
Маркус Дюпейн назначил встречу с персоналом на четвертое ноября, понедельник, десять часов. Записка была составлена в таком официальном стиле, как если бы он собирал целый отдел чиновников, а не четырех человек.
Талли пришла в музей выполнять обычные утренние обязанности. Музей был закрыт, так что вряд ли имелась большая необходимость в привычном протирании пыли. Но рутина ее успокаивала.
В коттедже она сняла рабочий халат, умылась, надела после некоторых раздумий чистую блузку и без чего-то десять вернулась в музей. Служащие должны были встретиться в библиотеке. Мюрел была уже там и расставляла кофейные чашки. Талли увидела, что мисс Годбай, как обычно, испекла печенье, на этот раз обычное овсяное. Талли подумала, что в данных обстоятельствах Мюрел могла найти флорентийское печенье неуместно праздничным.
Брат и сестра Дюпейны прибыли вовремя, а через несколько минут широкими шагами вошел Калдер-Хейл. Несколько минут они провели за кофе, сидя у маленького стола, напротив северного окна, словно желая отделить это незначительное занятие от предстоящего серьезного дела. Затем все заняли свои места у стоящего посередине стола.
— Я попросил вас прийти по трем причинам, — начал Маркус Дюпейн. — Во-первых, я хочу поблагодарить вас — Джеймса, Мюрел и Талли — за сочувствие нам в связи со смертью нашего брата. В такое время горе неотделимо от потрясения, потрясение — от ужаса. У нас будет время — хотя, возможно, этого времени будет слишком мало — погоревать о Невиле и осознать, что потеряли мы, что потеряли его пациенты… Во-вторых, мы хотим сообщить вам, что мы с сестрой решили насчет будущего музея Дюпейна. Третье: мы должны обсудить наше отношение к действиям полиции в связи с убийством — они уже решили, что это убийство — и как нам вести себя с общественностью, которая, разумеется, уже в курсе. Чувствуя, что в выходные мы еще будем переживать, я отложил эту встречу до сегодняшнего утра.
— Я правильно понял, что новый договор будет подписан и музей Дюпейна продолжит существование? — спросил Джеймс Калдер-Хейл.
— Договор уже подписан Кэролайн и мной сегодня утром, в половине девятого.
— Все было приготовлено, — холодно сказала Кэролайн. — Требовались лишь подписи
— А вам не показалось уместным несколько дней подождать?
— Зачем? — Маркус остался неподвижным. — Или в вас пробуждается восприимчивость к общественному мнению? Или имеются какие-то запреты — этические или теологические, — которые я не заметил?
Лицо Джеймса исказила легкая сухая улыбка, наполовину гримаса, но он ничего не ответил.
— Если вовремя будет выдано тело, кремация состоится в четверг. Мой брат не был религиозным, поэтому процедуpa будет светской и только для близких родственников. Насколько нам известно, позже в часовне больницы состоится поминальная служба, и мы, конечно, там будем. Полагаю, что если кто-то захочет присутствовать, ему будут рады. Правда, пока у меня был лишь короткий телефонный разговор с администрацией. Еще ничего не определено.
Теперь о будущем музея. Общее управление перейдет в мои руки, а Кэролайн останется на неполном рабочем дне и будет отвечать за «фасад», если можно так выразиться: билеты, администрирование, финансы, хозяйство. Вы, Мюрел, останетесь в ее подчинении. Я знаю о вашей договоренности насчет присмотра за ее квартирой; она остается в силе. Джеймс, нам хотелось бы, чтобы вы продолжили работать хранителем и по-прежнему отвечали за покупку экспонатов, их хранение и показ, общались с исследователями и набирали добровольцев. У вас, Талли, все останется по-прежнему. Вы будете заниматься уборкой; это тоже находится в ведении моей сестры, а если Мюрел понадобится помощь, вы будете на это время поступать в ее распоряжение. Я собираюсь написать двум нашим добровольным работницам, миссис Фарадей и миссис Стрикленд, и попрошу их продолжить работу — если у них есть такое желание. Если музей будет расширяться, на что я рассчитываю, нам может понадобиться дополнительный персонал и мы, конечно, привлечем большее количество добровольцев. Джеймс, как и прежде, будет проверять их благонадежность. Этот мальчик, Райан, может остаться, если только он соблаговолит появиться.
— Я беспокоюсь за Райана, — сказала до сих пор молчавшая Талли.
— Не думаю, что полиция собирается внести Райана в список подозреваемых, — отмахнулся Маркус. — Какой у него мог быть мотив, даже если бы ему хватило соображения спланировать это убийство?
— Талли, вам не стоит беспокоиться, — мягко сказал Джеймс. — Коммандер Дэлглиш рассказал нам, что там произошло. Мальчик напал на майора Аркрайта; возможно, он считает, что убил его, и поэтому скрывается. Он появится, как только поймет, что это не так. Полиция, во всяком случае, ищет Райана. Мы не можем здесь ничего поделать.
— Им необходимо с ним поговорить, — сказал Маркус. — Мы не можем рассчитывать на его благоразумие при разговоре с полицейскими.
— А что он может им рассказать? — спросила Кэролайн.
Всеобщее молчание нарушил Маркус:
— Наверное, пришло время обсудить ход расследования. Что меня удивляет, так это степень заинтересованности полиции. Почему коммандер Дэлглиш? Я считал, что его отдел создан для расследования особенно сложных или деликатных случаев. Я не вижу того, что заставило их поставить смерть Невила в этот ряд.