Комната Вагинова
Шрифт:
В войсе Леша Две Грязных Сплетни приводит подробности. Заключив с Сеней устную договоренность и уже подготовив контракт, издатели серии ЖЗЛ неожиданно усомнились в Сене. Они осознали, что ему может не хватить компетентности для такой работы. Кроме того, их оттолкнула репутация Сени: до главного редактора дошли слухи о его необязательности и вольностях в обращении с фактурой.
Сеня садится перед ноутбуком и вхолостую барабанит по клавишам. Он не может поверить своим ушам. Ясно только одно: источник всех этих слухов — Леша Две Грязных Сплетни.
«Ну и что думаешь по этому поводу? Чего ты молчишь? Хочешь, обсудим это по телефону или даже по фейстайму».
Леша явно упивается этой ситуацией,
Сеня захлопывает ноутбук и просто сидит, глазея на штору. Происходит нечто абсурдное: почему издатели не связались с Сеней до того, как наняли Валаамова, почему он узнал об этом от Леши? А что, если они хотят, чтобы он работал параллельно с Валаамовым? Можно понять, зачем нанимать второго киллера для ликвидации цели: если заказчик хочет, чтобы цель устранили наверняка, лучше подстраховаться. Но «страховочный» писатель для книги серии ЖЗЛ? Зачем им две биографии теневого гения советской литературы?
Сперва Сеня хочет позвонить главному редактору и выяснить все напрямую. Но, взяв телефон, понимает, что этот вариант не в его духе. Он садится и принимается за письмо, но спустя пару минут осознает, что ему не хватает моральных сил даже на это. Он сочиняет короткое, резкое сообщение и сохраняет его в черновиках. Пока что Сеня решает придерживаться привычной стратегии: нервничать и хранить все сомнения при себе, накапливая переживания.
Сеня ложится и думает о своем конкуренте — о Валаамове. Это патриарх серии ЖЗЛ: он написал уже биографий десять-двенадцать. Валаамов сочиняет огромные тома за тысячу страниц, кропотливо рассматривая каждую деталь, исследуя под микроскопом каждую волосинку, с которой соприкасался герой книги. Он работает медленно, пишет наукообразно, монументально и немного уныло. Сеня тоже не отличается бойкостью пера, но зато у него есть несомненный козырь: эта квартира, в которой жил и работал Вагинов, в комнате с видом во внутренний двор. Нужно выжать из этого обстоятельства максимум. Сеня решает, что сегодня же подойдет к хозяйке и потребует переезда в комнату с отломанной ручкой, где никто не живет. Все заботы по переносу вещей он возьмет на себя. Если нужно, он готов заплатить сверху.
Тем временем в коридоре звучит рыдающий смех мужчины по фамилии Сергачев. Поэт, обманутый дольщик, сосед из еще одной комнаты с видом во внутренний двор. Поспешно накинув пиджак, Сеня выходит и натыкается на Сергачева. Тот почему-то стоит прямо возле Сениной комнаты, неподвижный, со скрюченными, как у тираннозавра, руками. Над чем он смеялся в голос, один, в темноте?
Сергачев — сгорбленный лысоватый мужчина с окладистой бородой-луковкой и затравленным взглядом. Он выглядит как одичавший монах-отшельник — одичавший до такой степени, что ему ничего не стоит поймать голубя и сожрать вместе с перьями. Лицо Сергачева покрыто крупными пятнами: они напоминают материки на выцветшей карте. На нем шерстяной свитер в катышках, от одного вида которого у Сени начинается аллергический зуд. Он видит, что вокруг воротника у Сергачева красная воспаленная кожа, но тот явно не замечает этого или не придает значения неудобству. С внешностью соседа не вяжутся его царственная улыбка и размеренный тон.
— Нас еще не представили, — говорит Сергачев, пожимая Сенину руку. — Но вы, наверное, обо мне слышали.
Сергачев, в отличие от остальных жильцов, сияет благожелательностью и радушием. По виду, ему осталось жить меньше месяца, но при этом Сергачева переполняет энергия.
— Несомненно, — говорит Сеня, церемонно склоняя голову. Здесь, в темноте коридора, среди заплесневелых коробок и сгнивших половиков, Сеня ощущает себя на светском приеме, он чувствует
Сергачев неестественно усмехается, продолжая трясти Сенину руку.
— Мне о вас тоже рассказывали: книга о Вагинове — замечательное и полезное дело. Он преступно недооцененный поэт.
Про книгу о Вагинове Сеня успел сообщить только Лене, а она старательно избегает общения с Сергачевым. Выходя из комнаты, Лена всегда озирается, не маячит ли поэт-дольщик где-то поблизости со своей несчастливой аурой. Значит, либо Лена намеренно исказила ситуацию и она втайне общается с Сергачевым, либо тот выяснил про Вагинова другим, непонятным Сене, способом.
Сеня вспомнил о фотографии Вагинова у себя на столе. Черно-белый портрет писателя, на котором ему около тридцати. Вагинов болезненно исхудавший, с растопыренными ушами и вымученной улыбкой. Улыбаясь, он не разжимает губ — скрывая то обстоятельство, что у него почти не осталось зубов. На портрете стоит подпись и указан год съемки. Пожалуй, Сергачев даже больше хозяйки Анны Эрнестовны напоминает человека, который может нелегально проникнуть на чужую жилплощадь и порыться в личных вещах, не подумав о том, чтобы тщательно скрыть следы проникновения. Сеня представляет Сергачева, копающегося в его трусах, принюхивающегося к ним, так отчетливо, как будто видел это своими глазами.
Из темноты появляется Гаэтано, который одет несуразно: на нем одновременно клетчатая кепка, драный бомбер и восточные шаровары. Но его осанка и южноевропейское обаяние не позволяют думать об этом наряде как о безвкусном, колхозном, просто нелепом — рассудок подбрасывает слова «экстравагантность», «смелость», «небрежность».
Сергачев объявляет, что сейчас они вдвоем с Гаэтано отправятся в рюмочную, и предлагает Сене составить компанию. Сеня не любит пить и боится пьяных, но соглашается — он надеется, что во время застолья сумеет быстрее расположить к себе Сергачева и уже этим вечером попадет к нему в комнату, пощупает стены, посмотрит во внутренний двор. Что-то подсказывает Сене, что Вагинов жил именно в комнате Сергачева.
— Для нас такая компания — честь, ведь так, Гаэтано?
— Честь? — Гаэтано смотрит поочередно то на Сеню, то на Сергачева. Выражение лица у него настороженное: Гаэтано как будто подозревает, что эти двое пытаются над ним подшутить, пользуясь тем, что он иностранец. Задумавшись, он отвечает: — Если ты так говоришь, значит, наверное, это правда.
— Это наш Гаэтано. Его вокруг пальца не обведешь. — Сергачев улыбается так широко, насколько позволяет кожа лица, и натягивает на лысину шапку. Это шапка с завязками, на которой изображен зайчик из «Ну, погоди!». Тут Сеня вспоминает, что Вагинов тоже носил нелепую шапку с завязками, над которой часто подтрунивали. Образ Вагинова в вязаной шапочке и армейской шинели, сутулого и невысокого, с асимметричным лицом преследует Сеню, пока они выходят во двор и идут по каналу Грибоедова.
Рюмочная находится сразу же за углом, но компания пробирается к ней целую вечность. Движение затрудняют сугробы, ветер и почти что кромешная темнота: ни единой горящей вывески или фонаря, пустые, местами разбитые окна в домах дореволюционной постройки. Сергачев смотрит на Сеню с все возрастающим интересом, с улыбкой влюбленного, сгорающего от нетерпения. Время от времени он порывается заговорить о поэзии — но тут налетает новый порыв ветра и заталкивает ему в рот горсть снега, Сергачев закашливается. Он часто поскальзывается в своих утепленных кроссовках и один раз все-таки падает на брусчатку, но мгновенно подскакивает, бодро отряхиваясь. Сергачев всем видом пытается показать, что ничего страшного не случилось, хотя на секунду его лицо искажает гримаса боли и он начинает прихрамывать.