Компания чужаков
Шрифт:
— Прошу прощения, — сказала она, извиняясь разом и за пощечину, и за свое внезапное появление.
— Вероятно, я сам напросился, — ответил он, не сбавляя шаг.
— Ты обманывал меня, — нагоняя его, сказала Анна.
— Обманывал, — признал он. — Но что я мог поделать?
Пес трусил между ними, человечьи ссоры вовсе его не интересовали.
— Ты хоть понимаешь, каково мне? — пожаловалась она. — Двадцать четыре года я была замужем. Ты — всего-навсего второй мужчина в моей жизни.
Она солгала с такой легкостью, что сама себе поверила. Крейг резко остановился. Пес продолжал бежать легкой рысцой, натянул до отказа поводок, нехотя вернулся, обнюхал ноги этих странных
— Откуда я мог это знать? — тихо спросил Крейг. — Ты ничего не рассказывала о себе. А сам я… ну да, я что-то почувствовал. Меня тянуло к тебе. Любой мужчина поступил бы точно так же на моем месте. Я хотел тебя, и я тебя взял. И при чем тут мое прошлое, мой брак, твое прошлое и твой брак. Мы жили той минутой.
— А сегодня днем?
— И опять-таки я ничего не мог поделать с собой. Ты так сексуальна.
— Твоя жена, — пробормотала она. Слова царапали горло. — Она выглядит… выглядит очень…
— По части прагматизма, логики, эффективного руководства ей равных нет. Пойми, Андреа, Марта управляет и своей, и моей жизнью, как научным экспериментом. Моя карьера, моя работа — в чем их главная цель? Достичь пределов логики, вершины рационализма. Ведь я математик. Но порой, прости меня, Господи, я не могу обойтись без страсти, загадки. Без юмора, в конце концов!
Они двинулись вперед. Пес натянул поводок, радуясь, что стронулись, наконец, с места. Добравшись до футбольного поля, Крейг спустил пса.
— Мне казалось, ты знаешь, на что идешь, — сказал он.
— Я знала, на что иду. Не знала, с чем имею дело.
Сильный порыв ветра чуть не сшиб их с ног, распахнул макинтош Крейга, накрыл волосами, как вуалью, нос и рот Андреа. Крейг осторожно убрал волосы ей за ухо, обхватил ладонью ее затылок и притянул ее лицо к своим губам. Они снова целовались, как в ту ночь. Андреа сунула руку ему под пиджак, сквозь рубашку гладила спину. Такса вернулась, описала вокруг них круг, фыркнула и убежала снова.
С этого момента роман продолжался по согласованным правилам. Самое долгое свидание за весь первый семестр у них было в тот раз, когда Марта, отказавшись явиться на традиционный воскресный ужин для членов кафедры, пораньше отправилась спать, а Льюис, не засиживаясь за портвейном, подъехал на велосипеде к жилищу Андреа и оставался у нее до двух часов ночи. В его апартаментах в колледже стояла кровать, так что порой они проводили семинар прямо там. Пока было тепло, можно было отправиться на садовый участок; Льюис оказался увлеченным садоводом (вот отчего так загрубели его руки, он вечно рылся в земле, что-то окапывал, пересаживал); Андреа читала ему черновики своих работ, пока он трудился, а потом они тискались на деревянном полу сарая, среди лопат и вил. Иной раз вечером, если ей становилось невмоготу, она подкарауливала Крейга во время прогулки с собакой и вместе с ним отправлялась в темную, продуваемую ветром ночь. Пес весело носился, а они, как могли, устраивались на скамейке. Порой свет фар от проезжавшей машины освещал парочку, и Льюис вскидывался, как испуганная лань.
Потом наступили холода, и пришлось согреваться на заднем сиденье его автомобиля — Крейг припарковывал его подальше от дома. Поводок пса зажимали дверцей автомобиля, и в момент экстаза, прижавшись лицом к запотевшему от ее дыхания стеклу, Андреа видела перед собой вопрошающую мордочку таксы.
Трудно было поверить, что все это происходит на самом деле, что она соглашается на это. Крейг любил всякие штучки. Например, ролевые игры. Поначалу они казались глупыми и даже несколько противными, но, втянувшись, Андреа уже не испытывала
На лето Крейг уехал в Штаты, валяться на берегу вместе с Мартой, проводить время со всем ее американским семейством. Андреа безвылазно сидела в Кембридже и работала, чтобы не думать о нем. Лежа без сна по ночам, она пыталась понять, что же с ней происходит, и поначалу никак не могла разобраться в этой смутной и необоримой потребности в Льюисе, а потом поняла — и поняла, что знала это с самого начала: ее мать, сын и муж умерли, и она осталась пустой, без какой-либо зацепки в жизни. Льюис, ее учитель и наставник, наполнил эту пустоту, «привязал» ее к чему-то. Но оттого что она поняла психологический смысл происходящего, легче ей не стало. Более того: теперь она яснее сознавала, чего ждет от Льюиса, и сознавала, что никогда не получала этого во всей полноте, но еще может получить… еще есть надежда.
Марту она поначалу воспринимала как единственную помеху на пути к своему личному счастью, но однажды сообразила, что присутствие Марты придавало интенсивности их отношениям. И Льюис, и она сама наслаждались своим шпионским романом, тайными свиданиями, встречами украдкой под покровом ночи, запретным плодом.
Воспоминания об иной тайной любви, об иной эпохе накладывались на эти отношения. В настоящее, сбивая Андреа с толку, просачивалось прошлое.
Начался новый учебный год, и Льюис почуял в Андреа перемену, которая ему не понравилась. В ней появилась уверенность. В ответ Льюис перестал скрывать другие свои связи. То Андреа заставала у него девицу, которая поспешно исчезала, на ходу освежая помаду на губах, то в его комнатах в Тринити обнаруживалась непарная серьга, трусики, использованный презерватив. Андреа предпочитала обходить эти улики молчанием. Льюис и так вел себя враждебно, а ей не хотелось окончательно поссориться с ним. Летом он отбыл в очередной отпуск на Кейп-Код, даже не попрощавшись.
У нее появилась истерическая склонность ни с того ни с сего разражаться слезами, и так же внезапно этот плач прекращался. Когда библиотека закрылась на лето, Андреа поняла, что не сможет провести каникулы где-нибудь рядом со счастливой семьей, любящими супругами. Джим Уоллис звал ее пожить с ним и его женой в домике на юге Франции. Андреа отказалась. Даже супругов, которые прискучили друг другу, ей не вынести.
Она сидела в Кембридже и считала дни, как ребенок перед Рождеством. Одиночество обступало ее со всех сторон под низко нависавшим потолком ее квартирки; кабачки, где обычно толпились младшекурсники, опустели, и Андреа выискивала другие пабы, живые, шумные места, где собирались батраки и строители, ребята, достававшие маринованные яйца прямо из банок за стойкой бара и с аппетитом закусывавшие. По утрам Андреа просыпалась с таким ощущением, словно перепробовала все жидкости в баре, включая моющие средства. Содрогаясь, она утыкалась лицом в подушку в ребяческой попытке укрыться от самой себя, от той, кем она стала.
Льюис вернулся поздно, семестр уже три недели как начался. Андреа была вне себя от счастья, пусть он и разнес в пух и прах ее работу, пусть от него пахло другими женщинами.
Приближались рождественские каникулы 1970 года, и Андреа снова не знала, что делать с собой. Выхода не предвиделось. Собственная слабость удручала ее, каждое утро она предупреждала себя: все, в последний раз, она бросит эту работу, вернется в Лондон. И, сказав себе все это, наряжалась — весьма тщательно — в свой лучший костюм и покорно шла к мужчине, который превратил ее вот в это.