Компас чёрного капитана
Шрифт:
– Держись, старик! – Из люка вынырнул Эльм, грохнулся на колени, бесцеремонно отодвинул меня в сторону. Раскрыл металлическую коробку со множеством вмятин на крышке. Вытряс в ладонь какую-то зелёную труху и щедро сыпанул на чудовищную рану. – Сейчас-сейчас, собачья жизнь! Как новенький будет!
Соприкосаясь с кровью, лекарство шипело и превращалось в белую пену.
– Сейчас! – словно заклинание повторил Эльм.
Но скользкая рука, которую я так и не выпустил, холодела. Шаман Сканди ан Лиан умер. Это было ясно даже без дара эмпатии. Жизнь
Наконец суетящийся Эльм тоже понял, что Сканди уже не помочь. Здоровяк чертыхнулся, глядя, как пузырится насыпанный в рану порошок. Устало сел на пол и выдохнул:
– Последний извёл, собачья жизнь! Кто это, собака его дери, был?! Как он тут оказался? – спросил нас Эльм, и, так и не дождавшись ответа, неторопливо встал и подошёл к штурвалу. – Останавливаться сейчас нельзя, – глухо сказал он. – Приберитесь здесь пока. – И едва слышно добавил: – Подумать только, меня спасли два сопляка… Куда ты катишься, Эльм? Куда ты, собачья доля, катишься?
Мы с Фарри стащили тело шамана на нижнюю палубу. Не сказать, что это далось нам легко. Перепачканные в крови, измождённые, мы положили старика меж двух замёрзших грузовых блоков, у алтаря Светлого Бога. Теперь, когда земной путь Сканди ан Лиана закончился, он больше не принадлежит Тёмному подлёдному божеству. Стихия шаманов – небо.
Возвращаясь в рубку, мы обнаружили, где проникла на ледоход Гончая. Ближе к корме в борту расцвёл цветок из рваных металлических лепестков, обрамляя огромную дыру. Метель задувала в трюм снег, окрашивая пол белым всё дальше и дальше.
– Что это? – изумлённо спросил Фарри.
После всего произошедшего казалось, будто мы знакомы всю жизнь. Поработивший палубу мороз пробрался под одежды (а тёплые вещи мы не надели – не ожидали, что здесь настолько холодно), и зубы непроизвольно застучали.
– З-з-здесь она вошла, – сказал я. Изо рта с дыханием вырывались облачка белого пара. – П-п-пойдём!
– Кто вошла? – не понял Фарри. Он смотрел то на меня, то на дыру, за которой бесновалась вьюга. – Ты о чём?
Не ответив, я торопливо зашагал к лестнице на жилую палубу. Как же здесь холодно. В носу затвердели волосы, уши заломило. Юный циркач поспешил следом, оставив расспросы.
Как только за нами захлопнулась дверь, я прислонился к горячим трубам и буркнул:
– Ледовая гончая.
Фарри широко улыбнулся.
– Да ла-а-адно, – насмешливо протянул он.
Мне стало обидно. Когда демон крался к нашей каюте, парень должен был понять, что это не человек! Фарри же слышал его и боялся так же, как и я. Неужели из головы всё уже вылетело?
– Он тебе не показался странным?! – разозлился я. – Как он смеялся, там, за дверью? Как он говорил? Как двигался? Как он тут оказался?
– И страннее видали! Ты поклонников алого камня не видел. Ледовая гончая, – повторил мальчишка и фыркнул. – Идём
– Но ты же слышал!
– Я много слышал, – неожиданно серьёзно сказал Фарри. С его лица исчезла издёвка. – Очень много. Но Ледовая гончая – это сказки! – Он неожиданно смягчился: – Да, этот мужик был странным. И эти крики про компас, кстати, что за компас, не знаешь? – Ответа Фарри ждать не стал. – Но Гончая… Мой папа любил рассказывать сказки про чёрных капитанов и их Гончих. – Мальчишка вдруг помрачнел и обрезал: – Это всё сказки.
Потом мы оделись потеплее и отволокли труп Гончей в трюм, чтобы вытолкать его в дыру, через которую это неотличимое теперь от человека нечто попало на наш ледоход. Одеревеневшее от мороза тело застряло, зацепившись за один из металлических лепестков. Мы с Фарри на пару упёрлись в стену, выпихивая мертвеца ногами. Наконец тот неуклюже вывалился наружу и исчез в мешанине снежинок, оставшись где-то там, на прокорм вьюге и ледяным волкам. Он ничем не отличался от простого человека, и если забыть чувства твари, забыть страшные мысли женщины в Кассин-Онге то, может, Фарри действительно был прав?
Когда я поделился своим опасением с Эльмом, тот, не отрываясь от штурвала, отреагировал недоброй усмешкой:
– Не время для собачьих сказок, парень. Клянусь собственными зубами, совсем не время. Видимо, дыру пробили нам тараном, а может, она и раньше была, собака задери. Но Ледовая гончая… Малыш, ты сильно приложился головой. Иди отдохни… И приготовьте мне что-нибудь пожрать.
Мне показалось глупым продолжать настаивать. Подошвы ботинок всё ещё липли к полу, к крови Сканди ан Лиана, и гораздо важнее показалось спуститься на грузовую палубу, к алтарю Светлого Бога, и помолиться за душу старика. Пусть он после смерти попадёт туда, где ему будет хорошо и спокойно.
По дороге к алтарю я зашёл в каюту и забрал компас Одноглазого. Последними словами Сканди были: «Барроухельм» и «инструментарий Лунар». Все силы умирающий шаман потратил, чтобы прошептать мне их. Почему же это было так важно для него?
Вообще у каждого из нас выпадает момент, когда жизнь проходит через развилку, и от того, куда ты свернешь, зависит то, что ждёт тебя в будущем. Налево пойдёшь – и станешь великим охотником, но никогда не будешь богачом, направо пойдёшь – будешь богат, но лишишься счастья. Прямо пойдёшь…
Обидно, что ты никогда не знаешь, куда на самом деле приведёт та или иная дорога. Всё зависит от множества факторов, от тебя не зависящих. Ты можешь рассчитывать на одно, а получишь совсем другое. Однако гораздо досаднее, когда твою дорогу выбирают за тебя, а в конце пути ты остаёшься ни с чем. Но я не думал, что мне уготован именно этот вариант.
В тот день, стоя перед алтаря Светлого Бога и молясь о душе шамана Сканди ан Лиана, я сжимал в руках загадочный артефакт и знал, что дорога моя теперь ведёт в Барроухельм. Город, лежащий далеко за Снежной Шапкой. Город, о котором я только слышал.