Компас чёрного капитана
Шрифт:
Выбраться из пещеры, куда целиком провалилась одна из гусениц, не представлялось возможным. Ледоход ревел, рвался наружу, содрогаясь всем телом, но постоянно соскальзывал вниз, проваливаясь все глубже и обрушивая прогрызенные волокунами галереи. Эльм зверел, ругался. Пытался отъехать назад, развернуться. В конце концов судно село на лёд днищем, а гигантские острые траки врезались в снежную кашу и бессильно молотили воздух.
– Надо идти пешком, – наконец вынес приговор Эльм.
– Это было бы слишком просто: взять и доехать до города, – неожиданно бодро отреагировал Фарри.
Здоровяк стащил с глаз очки, натянул их на лоб и уставился на мальчишку злобным взглядом:
– Всё сказал?
Стало ещё холоднее, чем раньше. Мальчик и мужчина буравили друг друга взглядами. Угрюмость против испуга. В душе здоровяка поднималась страшная и злая сила, от которой хотелось бежать без оглядки. Я сделал шаг назад, немея от ужаса.
– Хорошо подумал, собачий сын? – тихо процедил Эльм.
Фарри стушевался и промямлил:
– Прости, Эльм.
Из бочки с гневом силача словно выбили заглушку, и тёмные мысли вылились прочь, будто их и не было. Я вздохнул с облегчением.
– Трудный путь иногда самый верный, – с довольным видом промолвил силач, все ещё не сводя взгляда с мальчишки.
Я стоял, стараясь даже не дышать и чувствуя, как звенит в голове от скрываемых от меня эмоций двух циркачей.
– Малец, – здоровяк обернулся ко мне, – поищи лыжи, снегоступы, тёплую одежду. Должно же быть на этом корыте хоть что-то… Собери припасы. А ты ему поможешь, Фарри, правда ведь?
Рыжий чуть заметно кивнул, так и не подняв глаз.
– Я буду думать, как нам идти дальше. – Эльм вновь нацепил на глаза очки, накинул капюшон и подошёл к штурманскому столику. – Собачье племя, клянусь требухой Тёмного Бога: если не везёт, так не везёт совсем. А ты, малец, не стой! Дуй ветром!
Мне не нравилось его обращение «малец». Однако никто из циркачей так и не спросил моего имени, и это казалось удивительным. Подозрительным. И чуточку очаровывающим. Потому что мне были известны их имена, и я чувствовал их души, их мысли. Я начинал узнавать их, по-прежнему оставаясь маленьким деревенским несмышлёнышем, верящим в Ледовых гончих. Чутьё подсказывало: пусть так остаётся и дальше.
Тем более что циркачи во мне не ошибались.
Я бродил по кораблю пробираясь через завалы мусора, образовавшиеся после аварии, и поражаясь, как изменились внутренности ледохода. В кухне свернуло плиту, и она впечаталась в стену, прогнув металл. В пару кают мы не смогли попасть: их двери завалило изнутри. В других же чернели распахнутыми зевами створки стенных шкафов, исторгнувших из себя жизнь старого шамана. Его скопленный за многие годы скарб. По большей части не заслуживающий никакого внимания, и не обладющий ценностью кроме памяти.
Наверняка каждая попираемая моими ногами вещь что-то да значила для Сканди ан Лиана. Была связана с местами, которые он посетил, людьми, которых он любил. Непросто думать о таком, когда тебе пятнадцать.
Светлый Бог, а ведь нам придется бросить корабль, нам придется выйти туда, на белые равнины, где не будет тёплых труб, где не будет
Фарри, подавленный произошедшим наверху, насупленный, сопровождал меня. Он двигался легче и ловчее. Мне страшно было сделать шаг по накренившейся палубе. От непривычных усилий болели стопы, а руки под варежками ныли от постоянных ударов, когда я не удержавшись соскальзывал вниз и останавливался только у противоположной стены, норовившей стать полом.
Шаманские фонари всё ещё горели.
– Он не плохой, – вдруг сказал Фарри. – У него не самый лёгкий характер, но он не плохой. Он несколько раз меня выручал.
Я не сразу понял, что речь идёт об Эльме. События последнего дня давили на плечи. Очень хотелось лечь, забравшись под тёплое одеяло, и уснуть. А ещё лучше проснуться дома, в Кассин-Онге. Рассудок отказывался принимать произошедшие в жизни перемены.
– Просто иногда он срывается… – При этих словах Фарри неосознанно потёр бок. – Но ты не думай, он хороший человек.
Он не говорил бы так, ощутив вкус и цвет гнева, таящегося в лысом здоровяке. Разубеждать мальчика я не стал. Хотя, наверное, следовало бы…
Собирались мы до ночи. В недрах ледохода нашлось всё нам необходимое плюс два каркасных рюкзака. Фарри где-то раздобыл горелку, а потом мы вместе слили из топливных баков немного энгу, чтобы растапливать в пути лёд или снег.
Страх перед снежной пустыней с каждой минутой становился всё сильнее. Оказаться без тепла среди льдов – очень суровое испытание. Признаться честно, в глубине души я паниковал и жадно тянулся к спокойствию Фарри, надеясь хоть так унять животный ужас. А ближе к вечеру Эльм спустился на жилую палубу и стал помогать нам собираться. Один из рюкзаков он сразу отбросил в сторону, как ненужный.
– Всё равно мне всё тащить, – хмыкнул здоровяк.
Казалось, что ему в радость предстоящее путешествие. Его тяготил ледоход мёртвого шамана.
Ауры циркачей помогли мне чуточку отогнать страх, однако я всё равно вспоминал истории о мёртвых огнях и смертельном сиянии, застигающих путников в снежных пустынях. Больше всего на свете я хотел вернуться в прошлое, в момент явления Тёмного Бога, и оказаться на другом берегу расщелины.
А ещё лучше, чтобы Одноглазый никогда не приходил в нашу деревню! О, как я ненавидел старика в тот момент. Лишь маленькая толика во мне радовалась предстоящему путешествию, но она была настолько ничтожной и незаметной…
«Там не будет укрытия, не будет ничего – лишь белое безмолвие, снежная слепота и бесконечные лиги мёртвых льдов».
– Переночуем здесь, – сказал Эльм, в очередной раз проверив, всё ли мы собрали.
Нам с Фарри достались два небольших рюкзачка, в которые здоровяк запихал тёплые одеяла. Это забота тронула меня, хоть и чувствовалось в душе силача лёгкое недовольство тем, что весь скарб окажется на его плечах. Забитый вещами огромный рюкзак Эльма, с одной стороны которого торчали пила и бур, а с другой висели два ледоруба, был с меня ростом, не меньше.