Компас чёрного капитана
Шрифт:
Когда солнце зашло, парень вернулся на корабль купца, а сам Арри пришёл в таверну. Я сидел среди тех, кто урвал себе местечко совсем рядом со столом насытившегося ан Домда.
– Не знаю, Боб. Какой-то ученик из блуждающих городов, а может, и из Провалов. Богатый дурачок. Платит мне за постой чистейшим взрывным порошком. Много еды не просит, тихий, спокойный. Вежливый очень. Жена моя в нём души не чает, а ты знаешь, какая она привереда. Да, – оживился Арри, – есть у него прибор какой-то. Думаю, что из самой Ледяной Цитадели! Вот с ним он постоянно возится
При упоминании о Ледяной Цитадели у меня даже дух захватило. Если город Снежная Шапка казался мне очень далёким краем, то что сказать о затерянной во льдах твердыне безумного братства? Я знал только то, что скалистый остров, покрытый священным лесом, находится дальше, чем блуждающие города, дальше, чем вечно воюющий Берег (который и сам мог быть выдумкой Арри), дальше, чем Чёрные Провалы и Мёртвые Поля. А в недрах этих скал, изъеденных ходами, и обитают таинственные исследователи прошлого.
Но я никогда не сомневался, что загадочная Ледяная Цитадель существует на самом деле. Даже в таверне Пухлого Боба был волшебный механизм, предсказывающий бури. Никто и не думал спорить, что горящий в ночной мгле прибор когда-то давно находился в руках легендарного братства.
Я видел артефакт незнакомца. Небольшой, с тремя антеннками. Именно с ним паренёк и крутился возле старых ледоходов. Что же он искал?
– Тёмный Бог появлялся у Чёрных Провалов, – вдруг сказал Арри, и мы замерли, все как один затаили дыхание, услышав зловещую новость. – Так что там теперь жарко. Городок Вьюжный переехал на несколько лиг в сторону, но сами понимаете. Там будет небезопасно.
– Хорошо. Есть несколько спокойных лет, – прокаркал старый Уэнс, наш столяр-инструментарий.
Дерево в наших краях появлялось редко, а в эту ходку Арри вообще его не привёз. Впрочем, сухопарый, похожий на топор Уэнс не расстраивался. Его умения были в деревне на хорошем счету. Если нужно что-то отремонтировать, пусть из дерева, пусть из железа – позовите старика Уэнса. Он побрюзжит, он пожует ваши нервы, но поможет. Его ученик, мастер Кунц, вместе с моим братом ухаживал за ледоходами. Но просить ядовитого Кунца посмотреть что-то, не связанное с владетелями снежных просторов, – напрасное дело.
Мы, дети Кассин-Онга, не любили худого Кунца и обожали его учителя.
– Плохие слова говоришь, старик, – всплеснула руками Санса, жена Пухлого Боба.
Она стояла у выхода на кухню и вытирала полотенцем руки. Я с восторгом посмотрел на неё, на пару мгновений забыв о торговце. Мне так нравилось наблюдать за ней, слушать её, но держаться на расстоянии.
– Страшные, – добавила она.
– Тише, женщина, – сморщился Уэнс. – Ничего такого я и не сказал. Уж лучше пусть Тёмный Бог появится у Провалов, чем рядом с нами.
Народ, собравшийся в таверне, закивал. Проломы, остающиеся после нападений огромного и могучего подлёдного бога, не затягивались месяцами и кишели рыбой да морским зверьём. Они становились местом паломничества вольных рыбаков и охотников. За ними следовали ледоходы инструментариев, поваров, торговцев, кожевников.
За несколько дней тихое место превращалось в бурлящий котел, где лилась кровь и творились самые тёмные дела. Хорошо, когда Пролом происходил дальше к югу, в краях, где властвовал какой-никакой, а закон. На севере всегда царили другие порядки.
– Теперь несколько лет мы можем жить спокойно, женщина, – подытожил Уэнс. Дрожащими руками притянул ко рту кружку и сделал шумный глоток. – Может быть, на моём веку я больше и не услышу о Тёмном Боге. – Он улыбнулся беззубым ртом.
Прошло три дня, прежде чем Арри ан Домд уехал, а Одноглазый снова пришёл вечером в таверну Пухлого Боба, заказал настойку и угнездился в излюбленном уголке. Выглядел старик особенно усталым. Словно что-то давило ему на плечи, а бывалое морское сердце сжимали холодные пальцы тревоги.
Это не пустые слова. Я – эмпат. Так сказал шаман Сканди. Я воспринимаю настроение другого человека, его чувства. Обычно, конечно, удается не обращать внимания на беспокойный фон, царящий вокруг, но иногда потоки чужих эмоций просто разрывают мой мир в клочья. Острые щупальца боли, игольчатые лапы тревоги, шелковистый алый мех любви… Эти ассоциации – первое, что приходит в голову. И я не знаю, как описать иначе.
В тот день от Одноглазого веяло металлическим запахом массивных кандалов усталости, а на краю сознания метался маленький, ярко-зелёный страх. Почти неуловимый. Когда я почувствовал его – даже не поверил. Разве это возможно, чтобы старый моряк хоть чего-нибудь боялся?!
Сам я задержался, помогая Пухлому Бобу с уборкой большого зала. В таверне оставались только старик Уэнс и Одноглазый. Каждый сидел в своём углу, и оба потягивали горячую настойку. Я же натирал пол, смахивая с лица пот, и совсем не думал о жутком холоде, царящем снаружи. За окном стемнело, а вдобавок ещё и поднялась метель, раскачивая шаманские фонари, освещающие тропки-мостики. Свист и вой вьюги пробивались даже сюда.
Пока я наводил чистоту никто из стариков так ни слова и не проронил. Одноглазый застывшим взглядом смотрел в окно, на мечущиеся фонари. Уэнс покашливал, елозил на лавке и шумно вздыхал. Я чувствовал себя очень неуютно. Хотелось самому спросить всё равно что, лишь бы прервать эту угрожающую тишину.
Обычно разговорчивый, Уэнс пугал меня своим угрюмым видом. Кроме того иногда он с непонятной тревогой посматривал на Одноглазого. Старика-инструментария разрывало на части от желания что-то спросить у моряка, о чём-то пообщаться, но он медлил, выжидал.
После уборки мне предстояло заглянуть ещё и в теплицу, так что я с огромным облегчением затащил ведро и швабру в чулан, вытер насухо лицо и руки, переоделся, натянул унты со стальными зубьями на подошве, влез в любимый тёплый тулуп и нахлобучил шапку. Последним делом натянул рукавицы.