Комплекс Джейн Эйр. Психоаналитическое исследование Идеал-Я

Толкачева Оксана

Так, при переходе от грудного вскармливания мать улыбками и интонациями голоса поощряет ребенка пробовать новую пищу и изучает его вкусы, чтобы новая еда приносила ему удовольствие. Ограничение телесного контакта с растущим ребенком, например, когда ребенка приучают самостоятельно мыться, одеваться, спать отдельно, не прикасаться к определенным частям тела матери и отца, компенсируется приносящим удовольствие, «ласкающим» вербальным контактом. Если родители обсуждают с ребенком его страхи, фантазии и желания, терпеливо отвечают на его вопросы и с искренним интересом выслушивают, моторика как путь разрядки влечений постепенно замещается речью. Таким образом родители нивелируют, насколько это возможно, травмирующий потенциал кастрации, помогая ребенку либидинально инвестировать смену актуальных объектов и свое Я в этом движении. Ребенок овладевает работой горя и работой разочарования, чтобы не отворачиваться от актуальной реальности, а либидинально инвестировать ее.

Что происходит, когда родители практикуют не столь «очаровательные»

процедуры кастрации, а приучают ребенка к «принципу реальности», имея в виду, разумеется, свой, чаще всего полный тревог и фрустраций, взгляд на «реальность», на то, что хорошо и должно? Как мне кажется, в этом случае ребенок усваивает представления о тревожных, садистичных объектах и опасной реальности, которая безнадежно разочаровывает и во всем проигрывает утраченной идеальной реальности. Процедура кастрации приобретает либо характер травмы, оставляющей вместо утраченного объекта рану, дыру, помечающей беспомощность субъекта перед жестокостью другого, либо характер стигмы – получение объекта, заведомо худшего по сравнению с утраченным. Так, переживание генитальной кастрации девочкой будет иметь характер стигмы, если в семейных фантазиях присутствует чрезмерная идеализация пениса, например, когда мать мечтает о рождении мальчика или наделяет привилегиями брата девочки. Утраченный в актуальной реальности, но не оплаканный частичный объект сохраняет свои позиции, становясь сердцем меланхолической психической экономики, защитой от которой часто становится полуавтоматический, оператуарный режим бытия.

Процедура кастрации является источником цепочек репрезентаций, организующихся в структуру Сверх-Я, поэтому содержание репрезентаций Сверх-Я родителей является определяющим фактором того, как родители осуществляют процедуры кастрации детей, происходит ли воспроизведение или гиперкомпенсация их собственного детского опыта. Способность очаровывать, идеализировать, набрасывать вуаль [1] желанности и привлекательности на актуальные объекты является функцией Идеал-Я, содержание которого, а также степень автономности Я от Сверх-Я и Идеал-Я оказывает значимое влияние на то, в какую реальность родители инициируют своих детей.

1

Вуаль как репрезентация Питающей Плаценты, создающей переходное пространство идей между матерью и ребенком как актуальными объектами. Мы ещё встретим этот образ в истории Джейн Эйр.

В работе «Я и Оно» термины Сверх-Я и Идеал-Я употребляются Фрейдом как взаимозаменяемые, хотя в логике Фрейда уже прослеживается различение функций этих структур, которое станет ещё более отчетливым в дальнейших работах аналитиков. Самым общим образом можно сказать, что структура Сверх-Я является более поздним по сравнению с Идеал-Я образованием комплекса кастрации и организуется из запрещающих, ограничивающих репрезентаций и ассоциированных с ними тревог «Ты не смеешь». Структура Идеал-Я организуется из побуждающих репрезентаций «Ты должен». Поскольку психические структуры организуются путем интроекции образов объектов и связей с ними, макроструктуры Я, Сверх-Я и Идеал-Я имеют отношение друг к другу как к объектам. Сверх-Я инвестирует Я репрезентациями тревог, а Идеал-Я инвестирует Я либидинальными репрезентациями. По мере развития индивидуального Я личной истории, при условии помощи ранних объектов привязанности в нейтрализации и связывании влечений и тревог, Я овладевает инвестициями конгломерата Сверх-Я и Идеал-Я, включая эти инвестиции в собственную нарциссическую экономику, получая тем самым автономию от внешних объектов – их любви и запретов.

Содержание нарциссических депрессий, для которых характерны ощущение безжизненности, пустоты, омертвелости, смыслоутраты, неспособности получать удовольствие от жизни и желать чего-либо, лучше объясняется не загрузкой влечений смерти со стороны Сверх-Я, а разрывом связи между Я и Идеал-Я. Одно объяснение не отменяет другого и не противоречит ему. Как мы выяснили из исследования фетальной экономики, в отсутствии либидинальных инвестиций Я оказывается затоплено возбуждениями и репрезентациями тревог, задним числом ассоциированных со Сверх-Я, последним кордоном против которых выступает торможение психической продуктивности в целом, как искусственная кома является экстремальным средством защиты против боли. Но первоначальный сбой произошел именно в структуре Идеал-Я, которая по какой-то причине не инвестирует актуальное-Я.

Некоторые формы тревожных расстройств, таких как социофобия, имеют отношение к особенностям экономики между структурой Я и конгломератом Идеал-Я и Сверх-Я. Страдающий социофобией и отказывающийся от связей с объектами внешнего мира субъект регрессирует к ситуации фетального-Я, представляющего собой чистую потенцию, идеал. В отсутствии контактов с внешним миром человек может фантазировать о всех тех грандиозных успехах и признании, которое он получит после выхода на актуальную сцену. Каждый реальный контакт с миром сопряжен с утратой части или всей совокупности этих фантазий, кастрацией и необходимостью работы горя и работы разочарования, которые не могут быть проделаны без либидинально инвестирующего актуальное-Я объекта (таковой обычно отсутствует в окружении социофоба). Хрупкая и неустойчивая

связь Я с грандиозным Идеал-Я рвется при малейшей фрустрации или даже угрозе фрустрации, и Я оказывается во власти примитивного Сверх-Я, что вынуждает социофоба в попытках привлечь инвестиции Идеал-Я ещё больше фантазировать о своих грандиозных успехах, чтобы защититься от непрерывных и яростных атак Сверх-Я. Как сказала мне страдающая социофобией пациентка: «Мне нужно 100 % одобрения, потому что, если я получу 99 % одобрения и 1 % критики, я восприму только этот 1 %». В семейном анамнезе таких пациентов часто присутствуют множественные утраты с патологическим горем, бессознательным чувством вины и травмирующим разочарованием.

Идеал-Я и Я-Идеал

Непосредственно Фрейд различения между Идеал-Я и Я-Идеалом не вводил, оно появилось позже и возникло в некотором роде как артефакт трудностей языкового перевода, что при этом оказалось продуктивным для осмысления потенциальных тонких нюансов. Далее я буду описывать свои соображения на этот счет, опираясь на труды других психоаналитиков.

Отто Ранк заметил, что мифы о героях имеют «ряд единообразных черт… нечто вроде идеального человеческого скелета, который с незначительными отклонениями неизменно наблюдается при просвечивании человеческих фигур, внешне отличающихся друг от друга». Повествование обычно начинается с событий, случающихся до рождения героя. Как правило, это сновидение или предсказание о будущей судьбе героя. Истинные родители устрашаются или очаровываются предсказанной судьбой и совершают ряд действий, чтобы предотвратить или обеспечить исполнение предсказания. Ребенок передается (часто акт передачи репрезентирован путешествием ребенка по воде) приемным родителям на воспитание, создается разрыв между породившими и воспитавшими родителями, между выносившей и вскормившей матерью. Чаще всего ребенок воспитывается в обычной, простой семье и мы мало знаем про его детство, а Героем он становится лишь тогда, когда пророчество исполняется.

Ранк называет описанную структуру мифов «семейным романом», полагая, что миф отражает проективные фантазии ребенка. Кроме того, по мнению Ранка, мифы о героях репрезентируют фантазию о возврате во внутриутробную ситуацию. В моем понимании, Герой стремится актуализировать внутриутробную ситуацию, когда ребенок ещё не существовал для матери как актуальный объект и был для нее идеалом. Пророчество, голос Оракула, Рок репрезентирует идеал ещё не рожденного ребенка, а становление в качестве Героя отображает прямую идентификацию актуального-Я ребенка с идеалом – Я-Идеал.

Сесио, осмысляя парадигмальный для психоаналитической теории миф об Эдипе, различает Эдипов комплекс и Эдипову трагедию. Оракул предсказывает, что Эдип убьет отца и женится на матери. Эти содержания составляют Эдипову трагедию – содержание фетального Идеал-Я, сформированного фантазиями родителей до появления ребенка на свет. Эдипов комплекс, по мнению Сесио, предполагает усилия родителей по нейтрализации и погребению этих содержаний в подлинное, то есть не имеющее доступа к психическим репрезентациям, бессознательное. Идентификации с родителями как актуальными объектами – родителями личной истории – способствуют нейтрализации содержаний архаичного Идеал-Я. Таких родителей в мифах репрезентируют простые люди, которые, в отличие от идеализированных образов предков, могущественных Богов и Царей, не выражают ревности, зависти и инцестуозных [2] влечений в отношении ребенка. Когда родители переполнены архаичными тревогами, формирующими Идеал-Я ребенка из репрезентаций инцестуозных и убийственных фантазий, актуальное-Я ребенка не имеет доступа к нейтрализующим идентификациям и либидинальным инвестициям родителей личной истории, а прямо идентифицируется с репрезентациями архаичного Идеал-Я и, как Эдип, актуализирует пророчество, становясь Я-Идеалом.

2

Относительно различий понятия инцестуальности и инцестуоз-ности в моем понимании: инцестуальность – это универсальная тенденция влечения к субститутам ранних объектов привязанности (похожих на отца или мать, брата или сестру), возникшая в результате запрета на реализацию инцестуозных влечений, направленных непосредственно на объект – отца или мать, брата или сестру.

Появление переходного пространства между репрезентированными Эдиповой трагедией архаичными фантазиями об инцесте и убийстве и репрезентированными Эдиповым комплексом вторичными процессами является более поздним достижением, поскольку ранние мифы, мифы о титанах и богах, не содержат мотивов расщепления родительских фигур на образы всемогущих, жестоких и преследующих чудовищ (монструозный Я-Идеал) и образы заботливых и готовых к самоограничениям простых смертных. В мифах о древних богах инцестуозные, кастрационные и убийственные тревоги передаются из поколения в поколение и воспроизводятся практически в неизменном виде. Уран, боясь погибнуть от рук детей, удерживал их в симбиотической связи с матерью, Геей, которая подговорила одного из своих сыновей, Кроноса, оскопить отца. Кронос, кастрировавший отца, боясь повторения его участи, отнимает детей у матери, Реи, и пожирает их, но Рея скрывает от него одного из своих детей, Зевса, и Зевс после продолжительной борьбы свергает и кастрирует отца, становясь властителем всех богов.