Комплекс Наполеона
Шрифт:
— И все же вернемся к последним вашим встречам, — попросила я.
— Да, — кивнул Владислав.
— И вот что, ты хочешь сказать, что правильно поступил, что ли? — пьяно икнув, спросила Антонина. — Что правильно поступил, что ли? — с угрозой в голосе повторила она.
— А как я должен был поступить? — с оттенком презрения в голосе проговорил Губанов.
— Как-как… Бросил одну, и делай чего хочешь! Как жить-то мне было?
— Как все живут, устраиваться на работу,
— Ага, мужика! — повысила голос Тоня. — Где они, мужики-то? Одна пьянь!
Губанов хотел было сказать что-то вроде того, что «каков поп, таков и приход», но промолчал.
— Ну, а ребенка сдать в детский дом — это что? — продолжил Губанов. — Это надо же было додуматься!
— А как мне его растить-то без отца?! — истерически выкрикнула Тоня.
У Губанова опять на языке вертелось что-то типа: «Ну а как же остальные без отцов растят?!» — но он снова сдержался. Он чувствовал, конечно, свою вину за сына, но одновременно никак не мог согласиться с тем, что тогда поступил неправильно. Однако Антонина была совершенно другого мнения.
— Для него же нужно и то, и другое, и третье! А мне когда деньги зарабатывать-то? Мне когда работать-то? А он болел каждые две недели. А в детском доме — там и накормят, и напоят, и спать уложат. Профессионалы, между прочим! Это мне Нинка посоветовала, помнишь Нинку-то?
Владислав кивнул. Он, конечно, помнил Нинку, подругу Антонины, такую же, в общем, непутевую девицу, которая забеременела от случайной связи, потом решила рожать, но в конечном итоге ребенок у нее умер. Чему мамаша была не то чтобы несказанно рада, но и убиваться нисколечко не стала.
— Она говорила, что, если бы у нее ребенок не умер, она бы точно в детдом его сдала. А что?! Сейчас она замуж вышла, другого родила…
— Ну, вот видишь — получилось же у человека! — воскликнул Губанов. — И у тебя может получиться!
— Получилось, — передразнила Антонина бывшего мужа. — Ну, а у меня вот не получилось! Такая вот я непутевая! Вся жизнь моя под откос пошла!
Антонина обхватила голову руками и уронила ее на стол. В душе Владислава затрепетала жалость. Он еще раз окинул взглядом всю убогую обстановку того жилища, куда непутевая судьбинушка забросила его совсем еще не старую, в общем, жену. Но выглядела Антонина постаревшей лет на двадцать. Она являла собой с точки зрения возраста существо абсолютно бесформенное и неопределенное. В ней боролись природная молодость и приобретенная годами пьянства старость.
Владиславу все же стало жалко Антонину. Он подошел к ней, вздохнул, сел рядом и погладил ее по голове. Антонина прекратила рыдать и медленно подняла голову, посмотрев на бывшего мужа заплаканными глазами.
— Ничего, все еще у тебя будет, — неуверенно произнес Владислав. — Бывало и хуже. Просто нужно постараться измениться.
— Как? —
— Ну… — У Владислава не нашлось подходящих слов.
«Бросить пить, устроиться на работу…» — вертелся в голове набор банальностей.
— Вот если бы ты не ушел тогда, все по-другому было бы, по-другому! А сейчас…
Антонина пододвинула к себе опустевшую бутылку водки и с сожалением заглянула внутрь.
— Вот так, — развела она руками. — Вот так. Слушай, сгоняй за бутылкой, а? — вдруг предложила она.
Губанов, уже приготовивший было душеспасительную речь, снова презрительно отстранился.
— Никуда я не пойду, — мотнул он головой.
— Тогда я пойду, — упрямо сказала Антонина и, поднявшись и покачнувшись, направилась к двери.
— И ты никуда не пойдешь, — возразил Владислав и закрыл ей дорогу.
— Пусти, что ли! — раздраженно махнула рукой бывшая жена. — Пусти, всю душу ты мне вымотал!
И вдруг что-то щелкнуло в ее голове, и она затряслась в рыданиях, припав к груди Губанова.
— Владик, а помнишь, как мы с тобой гулять ходили, а? Помнишь?
— Да, — односложно ответил Владислав.
— А у вас в Питере холодно?
— Когда как, — не блистал Владислав красноречием. — А что ты спрашиваешь?
— Ну как… Ты же возьмешь меня с собой… Мне здесь так плохо, так плохо! Вот сейчас за водкой собралась идти.
— За водкой ты не пойдешь, — повторил Губанов. — А насчет Питера ты… как-то погорячилась, по-моему!
Антонина отстранилась от Владислава и посмотрела на него в упор.
— Ты что же, не возьмешь меня с собой? — прищурившись, спросила она.
Владислав отрицательно покачал головой.
— Не возьмешь, значит, да? — с угрозой выговорила Антонина.
Владислав молчал.
— Не возьмешь, значит, да? — повторила она все с той же угрозой.
— Не возьму, — твердо сказал Губанов и уточнил: — Тебя не возьму. А Сережку заберу. Я все решил.
— Сережку заберешь?! — ахнула Антонина. — Как — заберешь?
— А так, из детского дома. У нас там ему будет лучше.
— У кого это — у нас? — еще раз ахнула Антонина.
— Я женат, — выдохнул Губанов. — У нас тоже ребенок. Вдвоем с Сережкой им будет хорошо. А ты устраивай свою жизнь заново. Еще не поздно.
— Что значит — устраивай?! — распалялась Антонина. — Что значит — устраивай?! Он, значит, в Питере будет в шоколаде кататься, а я здесь что — помойные ведра выносить, что ли?
— Помойные ведра никто тебя выносить не заставлял, — махнул рукой Губанов. — Ты мне изменяла, помнится, несколько в другой квартире, благоустроенной…
Владислав обвел руками нехитрую утварь дома Антонины.
— Тебя сюда силком никто не запихивал, — продолжил Губанов.
— Это ты меня запихнул! Ты! Ты!