Шрифт:
Р. ЯРОВ, инженер
КОМПОНЕНТ ГЕНИАЛЬНОСТИ
Дрессировщик обернулся к посетителю.
– Может быть, вы отгоните своего пса? Видите, звери волнуются.
Пес приблизился к самой клетке. Тигры поднялись и заревели. Посетитель уперся подбородком в расставленные пальцы.
– Обратите внимание на другое. Он их совсем не боится. Он как будто бы знает, что за решеткой хищники безопасны, и потому подходит совсем близко. Но они красивы, ваши звери: огоньки среди тлеющих углей. Помните; "Тигр, о тигр, светло горящий..."
Дрессировщик снова
– Не помню. Садитесь, вон табуретка.
– Благодарю вас.
– Посетитель сел.
– Мне нравится ваше мастерство, но ничего нового вы не делаете. Вы начинаете не с того, чем кончил ваш предшественник, а с того, с чего начинал и он...
– Я сейчас открою дверцу, - сказал дрессировщик, - посмотрим, с чего вы начнете...
Посетитель улыбнулся.
– Не обижайтесь. Вы отличный дрессировщик, я вас потому и выбрал. Но вы принципиально не можете выйти из узких рамок давно достигнутого, потому что животное - объект вашей работы - не меняется, не совершенствуется. Возьмите у меня этого пса, займитесь с ним.
Дрессировщик показал на клетку.
– Неужели вы думаете, что после таких ребят я возьмусь за вашу мелочь... Я...
Пес прыгнул и вцепился дрессировщику в ногу. Посетитель вскочил.
– Пират, сюда! А зачем вы оскорбляете мыслящее существо?
– Черт побери, - дрессировщик растирал укушенное место, - неужели он понял?
– Возьмите его и выявляйте способности. Ну?
– Беру,- сказал дрессировщик...
– Ну-ка, дружок, - музыкант снял пальцы с клавиш, - повтори то, что я сыграл.
Мальчик молчал.
– А если попроще?
– Музыкант сыграл гамму.
Мальчик покачал головой. Музыкант погладил мальчика, дал конфету.
– Подожди, мой дружок, в коридоре.
Когда дверь за мальчиком закрылась, музыкант сказал сидящему в кресле посетителю:
– Этот мальчик будет спортсменом, художником, мореплавателем - кем угодно, но не музыкантом. Вы зря привели его.
Посетитель уперся подбородком в расставленные пальцы.
– Портреты ваших учеников глядят со всех афиш города. А у этого мальчика богатые родители...
Музыкант встал
– Бедных, но талантливых я учу бесплатно. За бездарных не берусь...
У циркового подъезда волновалась толпа; передние колотили каблуками в массивные двери, зачарованно глядели в стекла. По крышам, как лыжники с гор, скользили буквы "Дрессировщик Горацио", "Необыкновенно!!!", "Гениальное животное".
Небо над ярмарочной площадью было все в отсветах вспыхивающих разноцветных реклам.
Не замечая толчеи, Клейн подошел к витрине, взглянул на фотографии. Внезапно, под напором толпы, распахнулась какая-то дверь, людской поток хлынул в здание, увлекая 3а собой Клейна.
– Остановитесь!
– крикнул он.
– Куда вы меня тащите? Я вовсе не хочу в цирк.
Но вырваться было невозможно. Перед ним мелькнуло испуганное лицо билетера, он услышал откуда-то снизу полицейские свистки и очутился на галерке. Его прижали грудью к барьеру, стиснули со всех сторон, он почувствовал за
Аплодисменты усилились.
– Уважаемые зрители, - сильным молодым голосом сказал дрессировщик, - этот пес - самое умное из всех животных, которые когда-либо - не хочу сказать, служили, чтоб не обидеть его, - были близки человеку. Вы сейчас в этом убедитесь сами. Он умеет говорить, не так отчетливо, как мы с вами, но разобрать можно. Он способен отвечать на некоторые очень простые вопросы. А может быть, его пытливый ум пробил дорогу и к более сложным для собаки понятиям. Чтобы выкрики с мест не путали нас, я прошу одного-двух человек пройти сюда и побеседовать.
– Я!
– крикнул Клейн.
Толпа раздвинулась. По образовавшемуся коридору он сбежал вниз. Дрессировщик молчал, молчала музыка, публика затаила дыхание.
– Какой у нас нынче день?
Пес поднял морду и медленно, отдельными слогами, сказал:
– Сре-да.
Это было похоже на хриплый лай, и в других обстоятельствах никто ни о чем ином и не подумал бы, но сейчас все отчетливо разобрали нужное слово.
– Какой месяц?
– Сен-тяв.
Клейн чувствовал на себе сотни взглядов, но они уже не смущали его. Какая-то давно, казалось ему, утраченная радость, радость артиста, безраздельно владеющего вниманием зала, охватила его. Он открыл рот, чтобы задать еще вопрос, но ничего не успел спросить: сверху, с того места, откуда он спустился, раздался крик:
– Обман! Чревовещание!
Клейн поднял руку.
– Я свидетельствую...
Но верзила в заломленной набок шляпе, тот самый, который упирался локтем в его спину и дышал винным перегаром, уже протискивался через толпу.
– Убирайтесь вон, шарлатаны!
Еще несколько человек с ним рядом крикнули что-то, и вдруг вся публика, воспламененная провокаторами, засвистела, затопала ногами. Дрессировщик побледнел, губы его задрожали; он повернулся и ушел с арены. Пес следовал за ним. Номер был сорван, захлопали сиденья стульев, зрители стали расходиться.
Веселье на ярмарочной площади продолжалось. Кто-то высыпал на Клейна пригоршню конфетти, кто-то схватил за рукав. Он вырвался, свернул за угол, прошел к набережной. Здесь было пусто, тихо. Клейн облокотился о парапет, задумался. Громада цирка темнела напротив. Открылась дверь служебного входа; в светлом прямоугольнике показался дрессировщик с собакой. Какой-то человек небольшого роста сделал шаг по направлению к нему. В это время из темноты выступили две фигуры. Одну из них Клейн узнал: покачиваясь, дымя сигареткой, на дрессировщика надвигался тот самый верзила в заломленной шляпе, который поднял шум в цирке.