Компромисс. Заповедник
Шрифт:
— Скоро ли коммунизм наступит? — поинтересовался Фидель.
— Если верить газетам, то завтра. А что?
— А то, что у меня потребности накопились.
— В смысле — добавить? — оживился Балодис.
— Ну, — кивнул Фидель.
Я говорю:
— А как у тебя насчет способностей?
— Прекрасно, — ответил Фидель, — способностей у меня навалом.
— Матом выражаться, — подсказал Балодис.
— Не только, — ответил Фидель.
Он начал расставлять шахматные фигуры. Я
— Вот так фамилия — Челюсть!
Тут в ленкомнату заглянул старшина Евченко.
— Ложились бы, хлопцы! — сказал он.
А Фидель как закричит:
— Почему кругом несправедливость, старшина? Объясните, почему? Вор, положим, сидит за дело. А мы-то за что пропадаем?!
— Кто же виноват? — говорит старшина.
Я говорю:
— Если бы мне показали человека, который виноват... На котором вина за все мои горести... Я бы его тут же придушил...
— Шли бы спать, — произнес Евченко.
Тут мы встали и ушли не попрощавшись. А Фидель — тот даже задел старшину. Покурили, сидя во дворе на бревнах. Затем направились в хозчасть.
— Боб, иди в зону, — сказал Фидель, — и принеси горючего. А то мотор глохнет.
— Давай, — подхватил Балодис, — в кильдиме шнапса нет, а у зеков — сколько угодно. Дадут без разговоров, вот увидишь. Знают, что и мы в долгу не останемся.
Он потянул Фиделя за рукав:
— Дай папиросу.
— Курить вредно, — заявил Фидель, — табак отрицательно действует на сердце.
— Нет, полезно, — сказал Балодис, — еще полезней водки. А вредно знаешь что? На вышке стоять.
— Самое вредное, — говорит Фидель, — это политзанятия. И когда бежишь в противогазе.
— И строевая подготовка, — добавил я...
В зону меня не пустили. Контролер на вахте спрашивает:
— Ты куда?
— В зону, естественно.
— По личному делу?
— Нет, — говорю, — по общественному.
— За водкой, что ли?
— Ну.
— Поворачивай обратно!
— Ого, — говорю, — вот это соцзаконность! Значит — пускай ее выпьет какой-нибудь рецидивист? И совершит повторное уголовно наказуемое деяние?..
— Ты ходишь за водкой. Общаешься с контингентом. А потом он использует тебя в сомнительных целях.
— Кто это — он?
— Контингент... У тебя должен быть антагонизм по части зеков. Ты должен их ненавидеть. А разве ты их ненавидишь? Что-то не заметно. Спрашивается, где же твой антагонизм?
— Нет у меня антагонизма. Даже к тебе, мудила...
— То-то, — неожиданно высказался контролер и добавил: — Хочешь, я тебе из личных запасов налью?
— Давай, — говорю, — только антагонизма все равно не жди...
Я
Фидель рванулся ко мне, опрокинул стул. Когда я сказал, что водки нет, он заплакал.
Я спросил:
— А где Балодис?
Фидель говорит:
— Все спят. Мы теперь одни.
Тут и я чуть не заплакал. Я представил себе, что мы одни на земле. Кто же нас полюбит? Кто же о нас позаботится?..
Фидель шевельнул гармошку, издав резкий, пронзительный звук.
— Гляди, — сказал он, — впервые беру инструмент, а получается не худо. Что тебе сыграть, Баха или Моцарта?..
— Моцарта, — сказал я, — а то караульная смена проснется. По рылу можно схлопотать...
Мы помолчали.
— У Дзавашвили чача есть, — сказал Фидель, — только он не даст. Пошли?
— Неохота связываться.
— Почему это?
— Неохота, и все.
— Может, ты его боишься?
— Чего мне бояться? Плевал я...
— Нет, ты боишься. Я давно заметил.
— Может, я и тебя боюсь? Может, я вообще и Когана боюсь?
— Когана ты не боишься. И меня не боишься. А Дзавашвили боишься. Все грузины с ножами ходят. Если что, за ножи берутся. У Дзавашвили вот такой саксан. Не умещается за голенищем...
— Пошли, — говорю.
Андзор Дзавашвили спал возле окна. Даже во сне его лицо было красивым и немного заносчивым.
Фидель разбудил его и говорит:
— Слышь, нерусский, дал бы чачи...
Дзавашвили проснулся в испуге. Так просыпаются все солдаты лагерной охраны, если их будят неожиданно. Он сунул руку под матрас. Затем вгляделся и говорит:
— Какая чача, дорогой, спать надо!
— Дай, — твердит Фидель, — мы с Бобом похмеляемся.
— Как же ты завтра на службу пойдешь? — говорит Андзор.
А Фидель отвечает:
— Не твоих усов дело.
Андзор повернулся спиной.
Тут Фидель как закричит:
— Как же это ты, падла, русскому солдату чачи не даешь?!
— Кто здесь русский? — говорит Андзор. — Ты русский? Ты — не русский. Ты — алкоголист!
Тут и началось.
Андзор кричит:
— Шалва! Гиго! Вай мэ! Арунда!..
Прибежали грузины в белье, загорелые даже на Севере. Они стали так жестикулировать, что у Фиделя пошла кровь из носа.
Тут началась драка, которую много лет помнили в охране. Шесть раз я падал. Раза три вставал. Наконец меня связали телефонным проводом и отнесли в ленкомнату. Но даже здесь я все еще преследовал кого-то. Связанный, лежащий на шершавых досках. Наверное, это и был тот самый человек. Виновник бесчисленных превратностей моей судьбы...