Компьютерное подполье. Истории о хакинге, безумии и одержимости
Шрифт:
В основном он обитал в лесу Шербрук в Национальном парке Данденонг-Рэйнджс. Из-за расположения парка на плоскогорье температура там для Мельбурна опускалась гораздо ниже обычного зимнего уровня. Летом житья не было от москитов, и Mendax иногда просыпался с опухшим от укусов лицом.
В течение шести месяцев после налета полиции Mendax не прикасался к компьютеру. Понемногу он начал восстанавливать свою жизнь с нуля. К тому времени, как он получил голубые полоски бумаги из АФП с двадцатью девятью обвинениями, в июле 1994 года, он жил в новом доме со своим ребенком. В течение всего переходного периода он постоянно
Занимаясь хакингом, Prime Suspect почти не употреблял наркотиков. Так, косячок время от времени, не больше. У него не было времени ни на наркотики, ни на девушек, ни на спорт, ни на что-то еще. После обыска он покончил с хакингом и начал накуриваться постоянно. В апреле 1992 он впервые попробовал экстази – и потратил следующие девять месяцев, пытаясь достичь того же состояния блаженства. Он не считал себя наркоманом, но наркотики, несомненно, заменили ему увлечение хакингом, и его жизнь вошла в особый ритм.
Нюхнуть «спида» или проглотить таблетку экстази в субботу вечером. Отправиться на рэйв. Протанцевать всю ночь, иногда по шесть часов кряду. Вернуться домой утром и все воскресенье отходить от наркоты. Торчать от травы несколько раз в неделю, чтобы заглушить растущую потребность в более дорогих наркотиках. В субботу все начинается сначала. Неделя туда, неделя сюда. Месяц за месяцем.
Танцы под техно расслабляли его. Танцы под кайфом полностью освобождали его мозг, помогали ему полностью погрузиться в музыку. Техно – это музыкальный нигилизм – никакого послания, никакой духовности. Быстрые, монотонные биты, синтезированные на компьютере, в которых нет ни вокала, ни какого бы то ни было другого присутствия человека. Ему нравилось ходить на техно-вечеринки в The Lounge, городской клуб, где люди танцевали сами по себе или небольшими свободными группками по четыре-пять человек. И все смотрели на видеоэкран, на котором бесконечный поток меняющихся разноцветных компьютерных геометрических фигур пульсировал в такт ритму.
Prime Suspect никогда не говорил матери, что он ходит на рэйвы. Для нее он ходил ночевать к приятелю. В промежутках между наркотиками он посещал свои компьютерные курсы в TAFE и работал в местном супермаркете, поэтому он мог позволить себе еженедельную таблетку экстази за $60, входной билет на рэйв за $20 и постоянный запас марихуаны.
Со временем наркотики становились все менее забавными. В одно из воскресений он потерял сознание от передозировки «спидом».
Большой облом. Хуже ему никогда не было. Пришла депрессия, а за ней и паранойя. Он знал, что полиция продолжает наблюдать за ним. Они следили за ним и раньше.
На полицейском допросе он узнал, что офицер из АФП последовал за ним на концерт AC/DC меньше, чем за две недели до обыска. На допросе ему сказали, что федералы просто хотели узнать, что у него за друзья, – и этот офицер увидел семерых тинейджеров, которые размахивали руками, трясли головами и орали, как и сам Prime Suspect.
Теперь Prime Suspect считал, что АФП снова следит за ним. Они снова придут за ним, хоть он и завязал с хакингом. Это было совершенно бессмысленно. Он знал, что эта мысль лишена логики, но никак не мог отделаться от нее.
Что-то плохое –
Психолог поставил его перед множеством нерешенных проблем. Смерть его отца. Его отношения с матерью. Как он стал интровертом и почему он никогда не мог легко общаться с людьми. Почему он занимался хакингом и как стал зависимым от него. Почему он стал употреблять наркотики.
В итоге двадцатиоднолетний Prime Suspect выбрался из этой ситуации освобожденным от наркозависимости. Хотя он не совсем отошел от потрясений, он все же был на пути к выздоровлению. Самым страшным было ожидание федеральных обвинений.
Тгах не смог так легко справиться со своей психологической нестабильностью. С 1985 года он страдал от приступов паники, но не хотел обращаться за помощью к профессионалам – он просто отмахивался от проблем. Но ситуация обострилась после того, как он попал в серьезную автокатастрофу. Он стал бояться выходить из дома в темное время суток. Он не мог заставить себя сесть за руль. Если же он оказывался в машине, ему приходилось бороться с непреодолимым желанием распахнуть дверь и выброситься на дорогу. В 1989 году местный терапевт направил его к психиатру, который попытался лечить растущие приступы тревоги фрикера с помощью гипноза и техник релаксации.
Болезнь Тгах’а переросла в полномасштабную агорафобию – боязнь открытых пространств. Когда он позвонил в полицию в октябре 1991 – лишь за несколько дней до рейда АФП, – его состояние настолько ухудшилось, что он не мог без страха выйти из собственного дома.
Изначально он позвонил в местную полицию, чтобы сообщить о том, что другой фрикер угрожает ему смертельной расправой. Но где-то в ходе разговора он перешел к рассказу о собственной фрикерской и хакерской деятельности. Он не собирался сдаваться полиции, но чем больше он говорил, тем больше он хотел сказать. Так много вещей тяжким грузом лежало у него на душе. Он знал, что Prime Suspect, возможно, был выслежен из NorTel в результате того, что Mendax сам едва не попался в этой системе. Кроме того, Mendax и Prime Suspect проявляли безумную активность, вторгаясь в невероятное количество систем, будто сами хотели, чтобы их поймали.
Был еще план у Prime Suspect’a – написать разрушительного червя, который стирал бы системы по мере вторжения в них. По сути, никакого плана не существовало, это была просто мысль, высказанная Prime Suspect’ом по телефону. Тем не менее она испугала Тгах’а. Он начал думать, что International Subversive зашли слишком далеко, и хотел выбраться оттуда.
Он попробовал завязать с фрикингом и даже дошел до того, что попросил Telecom перекинуть его телефонный номер на другой коммутатор, который, как он знал, не позволит ему звонить, не оставляя следов. Тгах рассудил, что если он будет знать, что его смогут проследить, он прекратит заниматься фрикингом и хакингом.