Комсомолец

Федин Андрей Анатольевич

Чисто вымытый, но в грязной одежде я прогулялся в булочную — прикупил там большую булку пшеничного (истратил двадцать восемь копеек из своих невеликий денежных запасов). В прошлой жизни я хлеб почти не ел, пытался сохранить стройную фигуру: ближе к сорока пяти годам стал появляться пивной живот. Но пока мне было не до диет. Да и не нуждалось вечно голодное тело Александра Усика в диетах — на мне сейчас несложно было изучать строение скелета человека. Подумывал прогуляться в «Гастроном» за молоком. Но

не решился увеличивать траты: десять рублей — до стипендии невеликие деньги.

Мысли о поиске бутилированной воды я отбросил. Не до жиру. Да и усомнился, что найду в это время нечто подобное. Но пить сырую воду из крана всё же не решился — вскипятил чайник (благо нашёл его в комнате). Подрезал из оставленной на столе пачки немного чая (первого сорта). Не постеснялся экспроприировать и несколько ложек сахара (раньше чай с сахаром не пил, но теперь не отказал своему хлипкому юному организму в получении нескольких лишних калорий). С голодухи хлеб показался необычайно вкусным. Я умял треть булки — и лишь после этого ощутил относительную сытость.

Скудный набор одежды вынудил меня включить в обязательную программу на сегодня стирку: ходить в поношенной и невзрачной одежде лучше, чем ещё и пахнуть при этом духами «Бомж номер пять». Тазик я в комнате не нашёл — стирал прямо в раковине, мылом. При мысли о том, сколько вещей первой необходимости следовало срочно купить (и в какую сумму те обойдутся) становилось грустно. В таких обстоятельствах невольно задумаешься о воровстве. Решил, что уж вилок и ложек я из институтской столовой точно умыкну: есть руками до стипендии — не самая приятная возможность.

И ещё жалел, что не привёз из колхоза капусту.

* * *

Аверин и Могильный ввалились в комнату засветло. Шумные, весёлые. И от одного и от другого несло свежим пивным ароматом. С удивлением взглянули на развешенное по комнате влажное бельё, на штаны, с которых на пол продолжала капать вода (я не решился бросить в комнате для сушки без присмотра свой самый ценный предмет одежды). Я встретил парней лёжа на кровати (одетый лишь в исподнее) — от нечего делать листал книгу Островского.

Славка бросил посреди комнаты сумку.

Пашка поставил свой раздутый от вещей рюкзак около шкафа, аккуратно положил на кровать гитару.

— Санёк, давай дуй на кухню…

Аверин замолчал — лишь сейчас заметил мой наряд.

— Пашка, беги — ставь чайник, — сказал он. — Будем ужинать. И отметим наше возвращение из колхоза. Я нашёл заработанным деньгам достойное применение.

Славка с ловкостью фокусника извлёк из своей сумки бутылку с узнаваемой этикеткой («Столичная»).

Пака одобрительно крякнул.

— Живём! — сказал он.

Аверин ухмыльнулся

водрузил бутылку в центр стола и принялся доставать из сумки газетные свёртки с продуктами — раскладывал их на столешнице. Шуршание газетной бумаги прозвучало райской музыкой для моего слуха. Я уловил запах жареной птицы, копчёной рыбы, печёной картошки. Увидел яйца (варёные?), круглый каравай хлеба, посыпанный крупными зёрнами соли кусок сала, банку с солёными огурцами.

«Ну, прямо новогодний стол», — подумал я, разглядывая сооружённую Славкой Авериным композицию.

Понял: голодная смерть мне пока не грозила.

* * *

— Не, не, не! — сказал я. — Больше не буду. Мне хватит.

Накрыл свою чашку рукой.

— Эээ… да что тут пить-то осталось? — сказал Аверин. — Бутылка на троих — это несерьёзно.

— Нет, Славка прав, — поддержал его Могильный. — Давай по последней, Сашок.

— Нет, — сказал я. — Для моего воробьиного веса ста граммов — более чем достаточно. Напьюсь — стану дебоширить. Оно вам надо? Я лучше ещё одну рыбу съем. Где это ты, Славка, такую достал? Сам ловил?

— Когда? Я неделю в колхозе проторчал. Батя вчера на рыбалку ездил.

Я положил себе на тарелку очередного карася. Копчёная рыба всегда была моей слабостью. Хотя сам я никогда рыбалкой не увлекался: на подобные забавы попросту не оставалось времени. Рыбу я ловил лишь «вынужденно» — составлял компанию своим начальникам, изображал преданного соратника. Да и на тех нечастых выездах к водоёмам приходилось всё больше пить спиртное, да рассказывать весёлые истории — рыбалка была… сопутствующим занятием.

— Кстати, парни, — сказал Аверин. — Я тут подумал… и решил записаться в дружинники.

Он прекратил попытки плеснуть мне в чашку водку — оставил бутылку в покое.

— Эээ… батя уговаривал дежурить вместе с ним в нашем районе. Но ездить туда каждый вечер — далековато. Я лучше здесь. Завтра в институте разведаю, что да как.

— Нет, дело-то хорошее, — сказал Пашка. — Но с чего вдруг тебя посетила такая мысль? Соскучился по армии? Не навоевался?

Он наколол кусок сала на кончик ножа — забросил его в рот.

Я вытер о газету испачканные рыбьим жиром пальцы, из чайника плеснул воды в пахнущую водкой чашку.

— При чём тут армия? — сказал Аверин. — Не слышали, что случилось около наших Комсомольских прудов? Три дня назад, кода мы в колхозе были.

— Сберкассу ограбили?

Пашка говорил с набитым ртом: «сберкасса» в его исполнении прозвучала, как «бекасса».

— Какая сберкасса?! При чем здесь сберкасса? Женщину убили!

Я ел рыбу. Пашка жевал сало. Ждали продолжение рассказа.