Кому на руси жить
Шрифт:
Сам виноват, слишком им всем доверял. Недаром говорят, что самые неприступные крепости берутся изнутри. Изменник – универсальный ключ в умелых руках.Понятно, что сразу все не могут быть предателями. Минай сказал я у него не один, значит, не всех перебили, томятся еще по темным углам мои боевые соратники в ожидании страшной расправы.
Мысли начинают перескакивать с одной на другую. Где Голец? Что с Любославой? Попить бы... Гнида усатая... Мне б шпалер какой, да патронов обоймы три...
Запах гари щекочущим змием робко вползает в ноздри,
Через несколько минут запах дыма усиливается до тревожного понимания, что это ни разу не шашлык и не экзекуция пленных через сожжение, уж больно густой запах горящего древа, насыщенный. В щели сарая, красиво играя на свету с летающими в воздухе пылинками, потек кудрявый, пахучий туман. Он потихоньку сгущается, заполняет пространство и вскоре повисает сплошной, но пока еще легкой пеленой.
Горит снаружи. Что-то большое горит. Вон народ уже орать начал, суетиться... Черт, да там серьезно все... Слышен низкий, басовитый гул большого пожара и треск разрываемого огнем дерева, жаркое зарево заливает усадьбу, словно устав прятаться за тучевой хмурью солнышко решило выкатиться прямо на двор.
Мамочка родная! Эдак я и до кола не дотяну, не порадую старика Миная своими корчами.
Начинает меня от этого малоприятного факта потряхивать. Не от упущенной возможности угодить Минаю, а от предстоящей мучительной гибели путем удушья или сгорания заживо когда мой сарайчик займется таким же ярким пламенем.
Насколько хватает гибкости моей шее, оглядываю свое узилище, в котором взгляду ровным счетом не за что зацепиться. Хлам для хозяйственных нужд: тележные колеса у стен, над ними развешены упряжь и хомуты, ремни какие-то, веревки, деревянные грабли и вилы по углам. Острорежущего или колющего инструмента в прямой досягаемости моих ног не обнаруживаю, что приводит меня к мысли начать в панике звать на помощь. Кол будет завтра, а дым вот он, в грудь лезет, на воле его ветерком разгоняет, а в этой хибаре он, сволочь, злонамеренно концентрируется.
– Помогите!
После первой пробы голоса кричу уже в полную силу:
– Помогите! Откройте! Ау-у-у! Эй, твари-и-и! На помощь! А-а-а-а...
Связки сорвал оравши, увлеченный мерами по своему спасению, сразу не различаю шорох над головой. Поворачиваюсь только когда сверху на темя просыпается пыльная соломенная шелуха.
– Стяр! Стяр! Батька! Да не ори ты так! Там не слышит никто...
Не думал, что когда-нибудь буду так счастлив слышать этот голос. Настоящий денщик вверенного ему патрона из самой преисподней вытащить обязан.
Солома с крыши продолжает сыпаться мне в глаза. Голец руками споро увеличивает щель в кровле между продольных жердей, лезет внутрь ногами вперед.
– Ты что, терем подпалил, чудила? – спрашиваю, озаренный внезапной догадкой, пока Голец с обезьяньей ловкостью спускается с высоты на землю.
– Ага! – по его лицу ползет самодовольная
– Ну ты даешь! Как сумел-то?
– Когда зашумели, я в подвал нырнул, под лестницей крышка есть. Была... Прятался поначалу, потом смекнул, что скоро полезут и найдут. В горшках масло хранилось, я его разлил, разбрызгал везде и поджег, чего там уметь? Когда дым наверх повалил, внизу уже жар стоял как в кузнечном горне. Они дверцу наружную топорами выставили, так и вовсе заполыхало точно в пекле Ящеровом!
Конопатая физиономия Гольца так и светится неподдельным восторгом и гордостью за самого себя.
Насчет пекла даже не сомневаюсь, в тех закромах помимо железяк было чему погореть...
– Детей и женщин вывели?
– А ты не слышишь? Визжат как свинки, платья с перинами оплакивают!
– Дурак ты, братец, – констатирую с сожалением.
– Я – дурак? Благодар тебе, Стяр! – Голец обиженно выпячивает нижнюю губу. – Не ожидал. Я ведь и уйти могу, а Минай очухается да про кол твой обязательно вспомнит, если огонь с терема раньше по клетям не разбежится. Оставайся, чего тебе с дураком-то...
– Дурак и есть. Режь веревки, не ной как баба! Еще раз вздумаешь на своего атамана щеки надуть – выпорю. Понял?
Голец молча срезает с меня веревки, по упрямому выражению лица вижу, что мою угрозу он принял близко к сердцу. Вот стервец! Красного петуха в казенную недвижимость подпустил, где теперь боярин вировский проживать изволит не совсем понятно. Нагадил так нагадил!
Подсаживаю Гольца обратно под потолок. Он ужом вкручивается в голубую дыру, свешивается ко мне с вытянутой рукой. Опираясь ногами на приставленное к столбу тележное колесо, хватаюсь за его предплечье, с кряхтеньем вытягиваюсь на свет божий.
Приникаем ничком к соломенной крыше.
Огромным пионерским костром полыхает боярский терем. За пятьдесят метров пышет от него как от доменной печи, лицу становится жарко. Внизу с красными от дыма глазами с криками мечутся человек сорок. Выделяется фигура Миная, поделившего людей на две группы. Одна в составе десятка мускулистых мужиков облепив колодец, скидывает в бездну зараз по три-четыре кадки, в ручную тянет наверх веревки, переливает в ведра. Самые проворные с ведрами и ковшами с силой вколачивают воду в заполненные пламенем глазницы окон, в бушующий прямо на крыльце огонь.
С треском занимается тесовая крыша, летят искры.
Сдается мне тут профессиональных пожарных расчетов с машинами и шлангами штуки три надо и то не факт, что спасут. Прикидываю, что очень скоро и эти додумаются, что отливать терем уже бесполезно, бросятся плескать воду на клети и сараи с остатками добра.
Хорошо пылает, однако... Такими темпами и весь городишко погореть может. Дождик хоть и собирается, но когда он будет – неизвестно.
– Валить надо и очень быстро, – говорю Гольцу. – Сейчас тут гореть все будет. Наши живые еще есть?