Кому в раю жить хорошо...

Вихарева Анастасия

Она обозвала черта нехорошим словом и попробовала понять, о чем он думает, отравившись ядом ее прошлого. Ясно, что черт был не один: кто-то наблюдал за ним. Он был немного скованным, как было с нею, когда рядом появлялся чужой человек. И не успела подумать, вокруг снова размножились тени, сливаясь с каменными выступами, и было: камни шептали неясно, размазываясь, как мысли черта, едва уловимые.

Манька прислушалась. Тени поднимались от каменных валунов, и стоило ей присмотреться, как тут же уползали в камень.

И она вспомнила…

Это была именно память, прерываемая моментами бессознательности. Еще одна подробность

из ее собственной жизни — еще один шаг на свою землю. Она торопилась поднять ее, пока земля вампира не завалила ее своими откровениями.

— Зачем? Пусть спит! Надо снять с нее одежду, — голос прошептал тихо.

— Не-ет, это не только мне, это и вам надо. Пусть ползает перед нами!

— Карты ее… давай! Заставь ее жрать! Провод загни, в ногу… Разряд! Давай, подбирай, ешь! Подожди, она так подавится, подними голову, я дам ей водой запить.

Сначала Манька почувствовала привкус бумаги и скрип зубов о стеклянный край стакана. Спустя мгновение с ужасом обнаружила, что подбирает рассыпанную колоду и есть карты одну за другой. Кто-то сидел на ее спине. Внезапно по ноге прошла боль, достав до сердца. И ушла через позвоночник. Раздался вопль. Разряд достал седока, и тот свалился, волоча за собой ногу.

— Ах ты сука! — он вскинулся, хотел заорать на нее, но перевел взгляд на того, кто держал провод — скривился, схватившись за бедро: — О-й-й-й!

Она лежала, скорчившись, на полу. В ногу ударило. И еще. И еще…

— Сдурели! Мы же ее убьем! — кто-то выхватил провода из рук.

— Брось, первый раз что ли?! — провод вернулся к первому человеку. — Давай, ешь! — Ее схватили за волосы и пригнули голову к земле. Кто-то вложил ей карту в руки, и поднес ко рту.

Так вот почему она забыла про колоду! Теперь она точно помнила, что они не лежали в столе. Но почему-то не обратила внимания. Каким-то образом их вынули из памяти. Наверное, не только карты…

Среди угрожающих расправами заметила двух сослуживцев — девушка и молодой парень.

На работу парень устроился дня на четыре позже, и сразу стал хватать ее за руку, стоило ей разложить бумаги. Он мешал работать: бесцеремонно садился рядом, и рылся в документах, наблюдая за каждым ее движением, всем своим видом демонстрируя подозрения. Он раздражал ее, но начальство смотрело на него благосклонно, и Манька ему не мешала, но в его присутствии чувствовала себя скованной и начинала делать ошибки. Девица сидела этажом ниже. Говорили, что она писала заявление на ее место, и никто не сомневался, что именно она займет эту должность. Манькино появление стало для всех сюрпризом. И конечно, она затаила обиду, заражая коллег: рабочий человек на деревне мог еще найти какую-никакую работу, а безусым менеджерам и секретарям места не было нигде — и каждый выживал, как умел. Выживать умели все, кроме Маньки — выживали ее отовсюду.

Остальных она видела первый раз. Может быть, кто-то мелькал в коридорах, но она редко запоминала случайные лица. Немного позже зашел мужчина.

А вот его она узнала сразу!

Она не собиралась проситься на шахту. Не думала. Не мечтала. Ее прислали с бумагами, которые именно этот мужчина должен был подписать.

В огромном кабинете с окнами во всю стену, он усадил ее в мягкое кожаное кресло и велел принести чашку кофе, а после заговорил. Голос у него был мягкий, слегка обеспокоенный, и голос его показался ей знакомым. Казалось, она могла его слушать и слушать. Язык развязался сам

собой, мужчина располагал к себе. Если он и был вампир, то такой вампир, который переплюнул всех своим боголепием. Он удивленно вскинул бровь, когда немногие ее рассуждения достигли его уха. Он спрашивал, она отвечала. Предельно откровенно. Ни разу не сбилась. И когда он усадил ее за стол и сказал: он твой, а с твоим работодателем я договорюсь — она была горда. Первый раз ее оценили по достоинству. Она всегда знала, что необыкновенное ее качество, не свойственное каждому человеку, проникать глубоко в суть вещей, принесет ей удачу. В тот вечер она немного выпила, чуть-чуть, а утром проснулась ни свет, ни заря — и пришла в офис первая.

И сразу же поняла, какую сотворила глупость, когда девушка за соседним столом начала доказывать, что вечером оставила в столе печенье, которого на утро не оказалось. И все обернулись к ней. В обед у кого-то пропали документы. На следующий день кошелек, оставленный на столе, мимо которого она невзначай прошла…

Манька казнила себя, но было поздно. Она уже пожалела, что согласилась на эту работу и потеряла свою. Счет шел на дни, которые ей оставили, чтобы подобрать замену. Этого не скрывали, ждали, и снова дрались за место.

Мужчина остановился у двери, плотно затворив ее за собой, едва взглянул на полубесчувственную Маньку и заговорил. И Манька внезапно поняла, что взгляды мужчины и присутствующих в комнате, были обращены в определенную точку пространства. Взгляды не рассеивались, они фокусировались на отсутствующем в памяти объекте. Человек рядом с мужчиной оставался невидимкой, прошел не только мимо сознания, но и мимо земли.

Манька вздрогнула, вглядываясь в пустое пространство.

Как догадка, мелькнула искаженная тень. И исчезла. Вынырнула в другом месте. И снова исчезла… Она уже не сомневалась, что людей в помещении много больше, чем ей удалось вспомнить. Она вернулась по времени в тот момент, когда та самая девушка с нижнего этажа пригласила ее к себе, напоила чаем, и проводила…

До актового зала!

У самых дверей сознание поплыло, и она провалилась во тьму, будто его связали и сунули в тесную клеть.

Манька внимательно наблюдала.

Вот человек, руки которого висят, будто он положил их на чьи-то плечи… вот еще один — потеснился, кому-то не хватило места… этот повис в воздухе… Она до боли прикусила губу, пытаясь понять, сколько их, ее мучителей, но боль ушла и видение рассеялось.

Она снова стояла посреди каменистой местности.

Черт сидел на земле и улыбался снисходительно, слегка наклонив голову. Это снова была она, но отражал ее он несколько иначе, больше похожей на ту, какой она себя знала. Руки у него все еще дрожали — совсем как у нее до пятнадцати лет, пока не научилась контролировать себя. И после дрожали, но не так, чтобы считаться церебральным паралитиком.

— Эх, ставлю на кон сырую землицу! — предложил черт тепло, душевно.

Будто поставил все, что у него было, и уже облагодетельствовал ее. Колода прыгала в руке. То один, то другой палец нервно скрючивался… Манька закусила губу: в сырую землю разве что гроб положить, на что это он намекает?! Она слегка растерялась: карты были в его руке, значит, они вернулись по времени. Их уже, в принципе, не существовало на белом свете, они переварились в ее желудке.

— А что, есть еще вареная? — холодно спросила она, покосившись по сторонам.