Конь бледный

Леженда Валентин

Не дойдя до измождённых людей нескольких шагов, контролёр остановился и тихим вкрадчивым голосом произнёс:

— Я пришёл за артефактом!

— Оно разговаривает? — удивился Чадов, становясь вполоборота, чтобы спрятать от чужих глаз маленькое тельце Нюшки. — Учти, тварь, у меня в правой руке зажата граната… Чеку я уже выдернул… только посмей воздействовать на нас… уж поверь мне, ты не успеешь перехватить

мою руку…

— Успею! — спокойно возразил контролёр. — Но мне ни к чему на вас воздействовать… отдайте артефакт…

Отец Иоанн повернулся к бледному как смерть журналисту:

— Степан, верни чеку на место, ребёнку ничего не угрожает, я за это ручаюсь… Именем Господним…

Чадов послушался и, бережно прислонив спящую девочку к дереву, осторожно дезактивировал гранату.

Священник подошёл к Стылому, сидящему с потерянным видом на земле:

— Стас, отдай ему артефакт!

Сталкер поднял на святого отца полный нескрываемого удивления взгляд:

— Откуда вам известно моё настоящее имя?

— Отдай! Так правильнобудет.

Пожав плечами, Стылый снял с пояса контейнер для артефактов, передавая его Опрокидину.

— Вот и умница! — похвалил его отец Иоанн. — Держи, приятель, надеюсь, ты хорошо знаешь, что именно нужно сделать…

Тринадцатый уважительно поклонился и, приняв из рук священника контейнер, побрёл себе восвояси тем же путём, что и пришёл, ни разу не оглянувшись.

* * *

Они предпочли обогнуть проклятое место, благо, батюшка знал безопасную тропинку, ведущую прямо к Периметру.

По пути Стылый связался с Туруненом. К их счастью, финн, благополучно уцелевший в памятной заварушке, дежурил как раз сегодня. Обещал встретить и «по-братски» помочь.

На развилке двух стежек отец Иоанн вдруг остановился и принялся прощаться. Дескать, надо ему в храм наведаться, на хозяйство глянуть, то да сё. Давненько дома не был. Вдруг непорядок какой за время его отсутствия приключился. «Крестоносцы» попытались было уговорить пастыря, указывая на его ранение: неплохо бы врачу показаться. Однако священник остался непреклонен. Пора приступить к служению. Много было сделано такого, что камнем тяготит душу.

— Ну, как знаете, отче, — крепко пожал напоследок пастырскую руку Стылый. — Приятно

было поработать вместе.

— Взаимно, — улыбнулся Опрокидин и, обратясь к Степану, обнимающему Нюшку, молвил: — Береги её, Плясун. И помни наш разговор о Шекспире.

— Я помню, — кивнул Чадов и неожиданно попросил: — Благословите, батюшка…

— Благослови вас Бог, друзья мои! — Священник широко перекрестил приятелей и ребёнка…

Оставшись на перепутье, пастырь ещё долго смотрел вслед сталкерам, пока те в конце концов не скрылись из вида.

Ветви ближайшего кустарника затрещали, но Опрокидин не обратил на это внимания, задумавшись о чём-то своём. Высокая фигура в кожаном плаще и широкополой шляпе, надвинутой низко на глаза, подошла и замерла рядом со стоящим у сплетения троп мужчиной. Когда рука легла на его плечо, пастырь скосил глаза и устало улыбнулся подоспевшему.

— Что, Чёрный, тяжко? — грустно спросил легендарный обитатель Зоны.

— Не то слово, Док, не то слово… Никогда бы не подумал, что эта роль окажется такой тяжёлой. Еле справился. И то не уверен, что где-нибудь, да не прокололся.

— Пора домой, бродяга?

— Да, домой… — Чёрный Сталкер покатал на языке это слово. — Домой. А как там Ромеро и настоящий отец Иоанн?

— Оба в порядке. Потихоньку приходят в себя. С батюшкой особенно пришлось повозиться. Над ним здорово потрудились эти высокоучёные выродки. Но поправится. Через некоторое время благополучно вернётся в свою церквушку.

— И мы, как встарь, будем заглядывать к нему на огонёк и говорить о вечном?

— Ну да… точно… как встарь…

Два неясных силуэта растворились среди деревьев.

Нюшка мирно посапывала на руках у Степана, уткнувшись носиком в широкую грудь журналиста.

Вяло плетущийся по тропе Стылый тяжело вздохнул раз, другой.

— Что стряслось? — прошептал Градов, встревоженно глядя на друга.

— Я так и не стал миллионером… — сокрушенно покачал головой сталкер и снова грустно вздохнул.

Плясун хмыкнул.

— Ой, да какие твои годы? У тебя всё ещё впереди!

— Ты думаешь? — повеселел Стылый и уже более твёрдой и уверенной походкой зашагал дальше.

Они возвращались домой.