Конь в малине

Романецкий Николай Михайлович

Вадька и на карты дул, и через плечо поплевывал, и великому картежному богу Джо Керри (оказывается, есть такой!) молился…

Один хрен с полуботинком!

И у меня, в натуре, один хрен! За полтора часа шесть мизеров, да еще каждому из моих партнеров по два паровоза прицепили!

Наконец Вадька взвыл – хватит!!!

Короче, раздел я их как соколиков: Вадика – на пять кусков, Пашеньку – на три (он поосторожнее играл).

Вадька, скрипя зубьями, расплатился и опять со шлюхами в укромный уголок ускакал,

раны их языками зализывать. Когда он исчез, Пахевич свои три отслюнявливать начал, но я его притормозил.

– Погоди, – говорю. – С ментов не беру. Может, они у тебя под взятку меченые, пятна с пальцев фиг сотрешь!

Типа – шучу.

Пашенька бумажки тут же назад, в лопатник.

– Ну и как, – говорю, – проверка?

Он долго сопли не жевал.

– Что, – говорит, – от меня требуется?

– Клиенты, – отвечаю, – с бабками. Выхода на бомонды.

– Найдем, – говорит. – Сейчас многие на мистике помешаны. А что я с этого буду иметь?

– Процент от сделки.

И тут он выдает мне между глаз.

– Согласен, – говорит. – За пятьдесят процентов.

Я чуть в бассейн не упал.

– А ху-ху, – говорю, – ни хо-хо?

– Хо-хо, – отвечает. – Будешь сидеть со своим ху-ху без клиентов. А сам начнешь копошиться, я быстро найду, как лавочку прикрыть. Раз-два, и хер в сумку! И адвоката не найдешь, кроме государственных.

У меня аж в глазах потемнело. Ну и хватка у мужика! Не удивлюсь, если ему половина города отстегивает.

– Ладно, – говорю, – подумаю.

– Подумай, – отвечает. – Но чтобы с завтрашнего дня духу твоего в казино не было! Начнешь мелькать – зубов не досчитаешься! А то и почки!

На том наши деловые переговоры и завершились. Пошли разбавлять Вадькину теплую компанию. И разбавили, в натуре, – одна брюнеточка из меня чуть все соки не высосала.

Утром я Альбине о переговорах сообщил. Без имен, правда, и должностей. Незачем ей все знать! Должна же и у меня быть своя часть дела. Или только трупики документами прикрывать?

Альбина выслушала, подумала.

– Предложи, – говорит, – ему треть от сделки и «рубашку». Первую можно ему отдать. Пусть на бирже играет.

– Ладно, – говорю.

– И вот еще что, – добавляет Альбина. – Достань мне три волоска с его головы.

Я офонарел.

– Зачем? – говорю.

– Пригодится, – отвечает. – Должны быть и у нас козыри на руках.

Ушла она из кабинета.

И тут меня по балде как стукнет. Ё-моё, а ведь Илюха-то Свидерский, возможно, и не из-за мотора кони бросил. То есть из-за мотора, конечно, да только мотор у него, похоже, отнюдь не сам гробанулся.

2 августа

Сегодня Екатерина Савицкая выписалась. Есть в ней что-то привлекательное. Без живота – вообще, типа, булочка с маслом. Волосы, правда, крашеные, но пышные, не солома

какая-нибудь. И глазки… Я бы такой с ходу отдался.

Когда она садилась в такси, Альбина проводила ее долгим-долгим взглядом. Я думал, приревновала. А вечером, за ужином, она сама о Савицкой вспомнила.

– Как тебе, – говорит, – последняя пациентка?

Я прикинулся тюфяком.

– Которая? – спрашиваю. – Их сегодня полтора десятка было.

– С ребенка которой мы «рубашку» сняли, – отвечает.

Я плечами пожал.

– Баба как баба, – говорю.

– Нет, дорогой, – говорит моя девочка. – Савицкая – женщина особая. У нее все дети в «рубашках» родятся.

– А с чего ты, – спрашиваю, – так решила? У нее что, штучка поперек?

Типа – шучу.

Но Альбина шутки не приняла.

– Штучку, – говорит, – ты у нее видел. Вдоль, как и у всех. Но женщина эта Савицкая до мозга костей. Она мужчину с собой любит, а не себя с мужчиной. Любит, понимаешь, а не позволяет себя любить. У таких дети всегда в «рубашках» рождаются.

– А к чему, – спрашиваю, – ты это?

– А к тому, – отвечает, – что у детей Савицкой «рубашки» особенные.

– Бронированные, что ли?

Опять, типа, шучу.

И опять Альбина хохму мою не оценила.

– Надо, – говорит, – тебе, Виталик, с нею любовь закрутить. И киндера ей сделать. Тогда «рубашка» нам достанется, с полной гарантией.

Я чуть не подавился.

– А как же, – говорю, – ты?

– А я, – отвечает, – так. Терплю ведь твоих шлюх. И эту вытерплю, не бойся!

– Погоди, – говорю, – погоди. Получается, ты сама меня к этой телке толкаешь.

Девочка моя посмотрела на меня своими изумрудными глазищами.

– Виталенька, – говорит, – тебе бы пора понять, что я женщина необычная… Извини, но такой случай упускать нельзя.

– Погоди, – говорю. – А через год, когда мы «рубашку» заполучим, ты меня опять к этой Савицкой племенным быком отправишь?

– Через год много воды утечет. Через год она, может, руки на себя наложит. Двое умерших детей подряд – не шутка для этих женщин. Вряд ли она захочет от тебя еще одного ребенка.

Я репой замотал.

– Что ты, – говорю, – такое несешь? Может, мне типа еще и жениться на ней?

– Жениться не надо. Женишься ты, Виталенька, на мне. Но пообещать можешь.

Весь вечер я от этого базара торчал. Крута моя Альбина, ничего не скажешь. Роковая баба!.. Но ведь из-за этого я от нее и в торч впадаю.

Да, забыл совсем… Позвонил я Пашке Раскатову. Забили стрелку на восьмое, снова в той же баньке.

6 августа

Три дня меня Альбина обрабатывала. Что уж там за «рубашки» создаются в матке у Савицкой, не знаю, но, видимо, стоят они того, чтобы своего мужика к другой бабе подкладывать.