Конь в пальто
Шрифт:
И было не понятно, пожелание в его словах прозвучало или угрожающее обещание.
5
Борису Петровичу Славину предстояло провести на свободе еще некоторое время, по истечении которого опросы перешли в допросы, а снисходительное отношение следователя поменялось на диаметрально противоположное.
Отсрочка была вызвана даже не тем, что Зимин не торопился с возбуждением уголовного дела против Славина по своим особым соображениям, которые не допускали преждевременного вмешательства прокуратуры. В интересах следствия Зимин намеревался завтра же засадить Славина сначала в КПЗ, а при необходимости и в СИЗО. У
Славин был далеко не первым и даже не миллионным посетителем милиции, приглашенным на невинное утреннее собеседование с последующим распитием чая – уже в тюремной камере. По зиминским прикидкам, на выжимание из Славина слез и полной искренности требовалось каких-нибудь двадцать четыре часа, а он был очень работоспособным и умел добиваться намеченных результатов. Удивительнейшие метаморфозы происходили с людьми, попадавшими в его невзрачный кабинетишко. Гордецы неожиданно становились заискивающе-предупредительны. Наглые отказчики превращались в милейших граждан, суетливо предлагающих следствию посильную помощь. В том числе и материальную, как верно предположил Славин.
Но пока что Зимину пришлось лишь алчно облизнуться и взять новый след. Утром следующего дня, когда он держал путь в свое РО ГУ МВД, однозначно нацеленный на допрос Славина, его перехватили, задав новое направление.
Сделал это незнакомый большей части человечества, но зато хорошо знакомый Зимину гражданин Бойченко, улыбчиво стоящий у предупредительно распахнутой дверцы «Москвича» редкого жемчужного колера.
– Подвезти?
Это означало, что у Бойченко имеется к следователю конфиденциальный разговор, наверняка от имени их общего знакомого, главаря преступной группировки Валеры Ханурина. В оперативных сводках банда именовалась Золотой Ордой, поскольку Валеру все знали не по фамилии, а по кличке Хан.
Ханский эмиссар Бойченко, изрядно облысевший, легко потеющий крепыш, представлявшийся всем адвокатом, никакой юридической практики не имел. Соответствующего образования он тоже не получил. Это был просто скользкий, паскудный человечишко, в славном прошлом – директор театра оперы и балета, в темном настоящем – «шестерка» при блатных. Прозвище Адвокат он получил за свою характерную роль посредника между правоохранительными и правонарушительными структурами.
Между Зиминым и Адвокатом не наблюдалось ничего похожего на крепкую мужскую дружбу. Не испытывали они и взаимной симпатии. Встречаясь с Адвокатом, Зимин не упускал ни малейшей возможности подчеркнуть свое превосходство над ханским послом – срабатывал древний служебно-розыскной инстинкт, побуждающий показывать зубы по поводу и без.
Вот и теперь Зимин у адвокатского «Москвича» не задержался, руки знакомому не подал, а прошел мимо, бросив на ходу:
– Я утречком люблю пешком прогуляться. Догоняй.
И зашагал дальше, незаметно усмехаясь. Пока Адвокат закроет одну дверцу, пока – другую, пока обогнет машину… Придется ему Зимина вприпрыжку догонять, пыхтя и отдуваясь. Какая уж тут представительность!
Тяжелое несвежее дыхание Адвоката настигло следователя несколько раньше, чем он предполагал. Видать,
Семеня все время чуточку позади и сбоку, Адвокат изложил капитанской спине примерно следующее.
Живет на свете такой парень, Миша Давыдов. Годков ему около тридцати, но серьезности никакой – суетный малый, безалаберный, безответственный. Квасит по-черному несколько раз в год, тайком вынося вещички из родительского дома. Ни на одной работе, естественно, долго не задерживается. Неделями пьянствует, шляется где попало, а когда деньги кончаются, приползает, жалкий и несчастный, к папе с мамой и плачется на свою горькую долю, обещая на этот раз завязать. Как ни странно, попал этот презренный алкаш в поле зрения самого Хана, известного своим негативным отношением к пьянству. Хан судьбой Миши обеспокоен и желает направить его на путь истинный, преподав суровый, но необходимый урок. Какой именно? Нет ли у капитана Зимина нераскрытого темного дельца, которое можно было бы шутейно примерить к личности неисправимого оболтуса? Желательно «мокрого», впечатляющего. Неделю назад Миша снова сорвался в штопор, а вчера вечером, обессиленный и поиздержавшийся, возвратился домой – каяться, мыться, отъедаться и отсыпаться. И наблюдается у него обычный в таких случаях провал памяти.
– За эти дни, в таком невменяемом состоянии он мог натворить что угодно, – журчал вкрадчивый адвокатский баритон. – Ограбить, изнасиловать, убить. Надежного алиби у него наверняка не имеется – счастливые часов не наблюдают, суток не считают, собутыльников не запоминают. И если ткнуть Мишу носом в скверно пахнущее дело, хорошенько ткнуть, он, глядишь, и расколется… И тогда… Уф!.. Да погоди ты, Зимин! Мы же не на марафонской дистанции!
– Хан желает на этого Давыдова что-то конкретное навесить? – деловито уточнил Зимин.
– Ничего конкретного… И не навесить, а попугать, только попугать… Допросы, улики, свидетельские показания… Как в той милицейской прибаутке говорится? Под давлением неоспоримых улик преступник был вынужден признать свою вину… Верно излагаю? – жизнерадостно хохотнул Адвокат и тут же понизил голос: – Вот конверт. Здесь только задаток…
Зиминский карман от передачи заметно не потяжелел, но настроение резко улучшил. К отчаянию Адвоката, капитан взбодрился настолько, что походка его изменилась от умеренно-быстрой до стремительной. Именно с такой скоростью специфический милицейский менталитет просчитывал разные подленькие варианты, выбирая беспроигрышный.
– А что, есть у меня для вашего алкаша невеста, свеженькая, вчерашняя. Постарше Миши будет, но сосватать их можно. Говоришь, он вчера вечером пьяный домой пришел?
– Готовый, – уточнил Адвокат. – В состоянии полной невменяемости.
– Клофелинчик?
– Он самый.
– Годится. Но это будет просто эпизод, без приобщения к делу. Обычная оперативная разработка. Устраивает?
– Это как раз то, что нужно. Главное, чтобы он чистосердечное признание нарисовал. Тогда и у тебя зад прикрыт, и Хан доволен…
– Дальше что? – резко оборвал Зимин Адвоката. – Быстрее выкладывай. Мы почти пришли.
– Когда Миша расколется, надо пригласить его отца, ознакомить с показаниями и нагнать пурги пострашнее… Чтобы по-настоящему испугался, конкретно.
– А если Миша упрется?
– Не должен, Зимин. Понимаешь, не должен! Мы хотим его отца за жабры взять. Мол, кранты твоему драгоценному сыночку, если станешь выпендриваться… Мир не без добрых людей, но эти люди жаждут ответной любви. Так и намекни Давыдову-старшему.