Конь в пальто
Шрифт:
Смешная женщина. Глупая. Каждому есть из-за чего плакать. Только некоторые плачут раньше, некоторые – позже, одни проливают слез больше, другие – меньше. Вот и вся разница.
Кто там на очереди? Мишей тебя зовут? Давай, Миша, поплачься, ментам в жилетку. Она у них пуленепробиваемая, слезонепроницаемая…
Глава 3
1
Два вертлявых молоденьких опера, приехавшие по Мишину душу, пробубнили что-то про свидетельские показания и стали торопить его так бойко, что он и сам не заметил, как очутился
Миша кашлянул, привлекая к себе внимание хозяина кабинета, и сипло осведомился:
– Вызывали?
– Фамилия?
– Давыдов… Я хотел бы…
– Ждать!
Дверь захлопнулась, обрушив на истоптанный до бесцветности линолеум пласт штукатурки. Поняв, что он попал сюда не по ошибке, Миша забеспокоился, задергался. Очень захотелось домой.
– Давыдов! – донеслось из-за двери после получаса томительного ожидания.
Почему-то он протиснулся в кабинет бочком и с непроходящей хрипотцой повторил ненужный вопрос:
– Вызывали?
Ответом был стеклянный взгляд, выражавший ничуть не больше эмоций, чем пуговицы на рубахе сидевшего за столом мужчины. Теперь он не выглядел низкорослым. Маленьким почувствовал себя Миша, неловко переминающийся с ноги на ногу.
– Моя фамилия Зимин, – веско сказал мужчина, когда ему надоело молчать. – Я следователь по твоему делу.
– По ка… – Миша громко сглотнул набежавшую слюну, – …кому делу?
И снова удручающая пауза. Только шорох, с которым Зимин задумчиво водил ладонями по невидимым Мише штанинам. Наконец руки вынырнули из-под стола и улеглись на него, как два сторожевых пса, охраняющих красную пачку «Мальборо», разместившуюся между ними.
– Садись, Давыдов, – вздохнул Зимин. – Обычно у нас предпочитают присаживаться, но тебе придется именно сесть.
Не очень-то доверяя своим ушам, Миша робко приблизился и опустился на шаткий стул, возмущенно пискнувший под его весом. Он понимал, что смотрит на следователя откровенно заискивающими глазами, но ничего изменить во взгляде не мог и не хотел. Скорее из надежды вызвать к себе снисхождение, чем из осознанного желания закурить, Миша осторожно нарушил молчание:
– Сигаретку можно?
– Перебьешься! Тут тебе не бар. Может, еще сто грамм поднести на похмел?
Миша удрученно понурился. Он окончательно понял, что ему грозят большие неприятности. Какие именно? Из-за чего? Многодневные спиртные пары гасили мысли на взлете, не давая им выстроиться в цепочку рассуждений.
«Колоть» его было легко и просто, как податливое сосновое поленце. Когда Зимин начал бомбить его короткими отрывистыми вопросами, Миша не сразу смог вспомнить дату рождения и перепутал номер дома с номером квартиры.
– Юлить вздумал?
– Что вы! Оговорился…
– Пьешь часто?
Миша жалко улыбнулся, пытаясь изобразить браваду:
– Не то чтобы часто, но бывает.
– Оно и видно! Запойный?
– Вообще-то нет…
– Врешь! Запойный. Где деньги берешь на водку? Воруешь?
– Как можно! – неуверенно возмутился Миша. – Я в жизни чужой копейки не взял!
– Опять врешь.
Зимин оторвался от протокола, откинулся на спинку стула и завел сплетенные пальцы за затылок,
– Ты! – желтоватый палец продолжал целиться в Мишину грудь. – Кончай тут из себя невинную овечку строить! Выкладывай, где был, чем занимался?
– В смысле? – глупо спросил Миша.
– Где шлялся последние три дня? Подробно! Поминутно, желательно даже, посекундно! С адресами и фамилиями!
– А в чем дело? Тут какая-то ошибка…
На последнем слоге Мишин голос сорвался, сбился на сиплый выдох, будто воздушный шарик сдулся.
Зимин улыбнулся, отчего его зрачки слегка съехались к переносице, придавая лицу отнюдь не шутливый вид. Указательный палец втянулся в кулак, неожиданно обрушившийся на стол.
– Ты сам ошибка природы! Память тебе освежить, да? Вот, перед тобой фотографии с места происшествия, показания очевидцев! Ты почитай, почитай! Интересно. А потом пиши. Я вернусь через два часа, и если ты с заданием не справишься, пеняй на себя! Гульки кончились, дорогой товарищ… Ляшенко-о-о!! – рявкнул Зимин так внезапно, что Мишина голова трусливо ушла в плечи. – Ляшенко, мать твою долб! Уснул? Сюда иди!
Крик адресовался стенке, кое-как обтянутой веселенькими обоями, но сердце Миши давно ушло в пятки, оставив в груди ноющую пустоту. Еще страшнее стало, когда в кабинете возник таинственный Ляшенко, некто в штатском, с невыносимо тяжелым взглядом.
– Звал, Зимин?
– Знакомься, – предложил ему следователь, указав подбородком на Мишу, скорчившегося на стуле. – Это Давыдов.
– Тот самый? – неискренне обрадовался Ляшенко. – Вот кому я рога обломаю, так обломаю!
– Погоди, – поморщился следователь. – Надеюсь, он сам даст показания, добровольно. Ты просто посиди с ним, покарауль, пока я смотаюсь по одному адресочку. Позаботься, чтобы он писал и не отвлекался.
С этими словами Зимин удалился, оставив Мишу прислушиваться к поскрипыванию половиц под грузным Ляшенко, остановившимся за его спиной. Не решаясь оглянуться, Миша осторожно придвинул к себе стопку черно-белых глянцевых снимков, которые ему было рекомендовано посмотреть. Придвинул и тут же отпихнул подальше. Женщина, посмотревшая на него с верхней фотографии широко раскрытыми глазами, была мертвой. Маска смерти угадывалась сразу и безошибочно.
– Скромничаешь, сучок?
Железные пальцы обхватили Мишин затылок, встряхнули. Другая рука Ляшенко вернула снимки на место, разложила их веером. Раздутое лицо. Голые груди, свисающие на складчатый живот. Раздвинутые ляжки. Миша ткнулся в них носом раз, второй, третий.
– Любуйся, сучок! – рокотал над ним издевательский голос. – Смотри внимательно! Можешь даж вздрочить!
Бум!.. Бум!.. Бум!..
– Нравится тебе?.. Нравится?.. Нравится?..
Это был лишний вопрос. Конечно же, Мише не нравилось. Правая рука Ляшенко все сильнее сдавливала шею. Левая змеей скользнула ему между ног и безжалостно смяла там все, что удалось сгрести в кулак.