Конь в пальто
Шрифт:
— Слушайте, — воззвала я наконец, — я даже критерии для рейтинга не могу разработать — откуда я знаю, по каким параметрам ваш средний класс машину выбирает? Я среднего класса в глаза не видала, машину не вожу, отдел вообще не мой отдел, я отвечаю за образование и науку!
— Вы профессионал или кто? Реклама собрана, Боря в отпуске, в этом издании всегда подменяют коллег. Опросите экспертов. Не умеете работать — идите в журнал «Веселые картинки», — поджал губы Толик.
Это мысль. Я действительно хочу работать в журнале «Веселые картинки». Беда в том, что за все, что я люблю и умею делать, мне никто не платит. Мне платят за
Коллега Лариса сделала бы топ-сто с удовольствием. Она наслаждается процессом, она носится на волнах этих консалтингов, рейтингов, тренингов, рейдеров и трейдеров, как веселый серфер. А я три раза крещусь перед звонком директору тренинговой компании, и с вопящей тоской переписываю корявые периоды вип-комментариев, и печально опрашиваю экспертов, и злобно отшиваю настырных пиар-менеджеров, с апломбом уверяющих меня, что я им должна поставить какую-то новость в ближайший номер. И, наконец, с грозным отчаянием, за которым прячутся близкие слезы, заявляю на редколлегии, что не буду делать топ-лист автомобилей. Профессионалы так себя не ведут.
Я хочу работать в журнале «Веселые картинки».
Гроза подкатывает все ближе: вот уже уволился ответсек, закатив большой отходняк, вот сменилась рекламная служба, отчего в делах редакции воцарилась безнадежная путаница. Вот уже Толик поснимал из номера половину материалов, обозвав их дерьмом, рекламный отдел завопил, дыры начали затыкать чем попало, вот сюда что-нибудь наукоемкое… у вас было, Катя, я помню. Было, ага, профессионал писал, читать невозможно, переписать надо от начала до конца, а до сдачи номера два часа.
Машка лежала дома с температурой и подозрением на скарлатину, Сашка надрывно кашлял, Серега где-то писал книгу о революциях.
Вот уже прибежала Тамарка из «Знака», стала рассказывать, что у них случилась Смена Концепции. Рафаил с Валентином переместились в другой издательский дом, а на их место явились уверенные молодые люди. Собрали редакцию и заявили, что раскрепощенный выпускник РГГУ уже не актуален. Не успела редакция возликовать, как их поставили на место. Писать надо для менеджера, молодого и мобильного, достаточно состоятельного и ставящего себе еще более высокие цели, без интеллектуальных наворотов и покороче, пояснили им. Максимум полезной информации, минимум отсебятины, как при Рафаиле с Валентином. Ваше мнение никого не интересует, будьте любезны выложить четырех экспертов на статью и две подверстки с цифрами. Новое поколение биороботов, сказала Тамарка, которую я когда-то посвятила в свою концепцию двух сосуществующих видов.
Вот уже пришел кипящий Серега, поругавшись с любимым иллюстрированным журналом, который не взял у него заказанный текст: слишком много воды, сказали. Биороботы не любят воды: от нее у них контакты в голове перемыкает.
И вот сверкнула молния и раскатился гром: Толик проиграл подковерные бои. Вот уже пришел на наши головы новый начальник, бывший редактор новостного вещания на радио «Концепт». Он подтянутый, бодрый, в свеженькой розовой рубашке. У него намечаются бульдожьи брылья. Кажется, он хочет быть похожим на Черчилля.
Вот грянула первая редколлегия в новом составе, у вас не журнал, а санаторно-курортное лечение, в десять часов утра никого нет на работе, все делается еле-еле, ни шатко ни валко, я вас спрашиваю, может быть, я, конечно, не понимаю этой вашей
Он задумчиво чешет горло волосатой рукой с тонким обручальным кольцом.
И что еще за слово коммерциализация? Вы где русскому языку учились? В университете? Хорошо вас там учили. Вопрос остается препятствием на пути. Если у вас авторы так пишут, а редакторы так редактируют, то не знаю, может быть, это у вас так принято. Но у меня на радио это не прошло бы никогда, вот вы возьмите эту статью, вот вы ее прочитайте вслух, хотя бы одно предложение. Смотрим дальше. Следующее предложение — четыре строчки. Вы вслух его прочитайте, это же невозможно, вы что, Достоевский? Вы правда думаете, что можно писать предложения длиной с товарный состав?
У него иронически подрагивают брылья.
Да. А еще я думаю, что короткие рубленые предложения читать труднее, чем длинные. И что грамотный человек в состоянии продраться через сложноподчиненное предложение с тремя придаточными. И что текстовки для радио пишутся по одним законам, а статьи в специализированном издании по другиммммммм…
Катя, спокойно, пишет на бумажке бильд Наташа, спокойно, Катя, это не имеет никакого отношения к твоим профессиональным качествам. Это он сводит счеты с Толиком.
Наташа, я могу дать вам слово, если вам не терпится высказаться. Спасибо, пока не надо. До вас еще дойдет очередь. Да, кстати, о работе бильда.
Мы стоим в курилке. Наташа курит, я подпираю стену. Я не курю. Я не курю. Я не курю даже в минуты нервного срыва. Я не курю, но я женщина на грани нервного срыва. На очередной грани очередного нервного срыва. Это мой новый начальник, мне с ним работать. А я хочу затолкать его головой в мусорницу. Я кусаю губу и смотрю за грязное окно на соседние девятиэтажки. Сладострастно представляю себе мусорницу на голове Василия Андреевича. Бычки сыплются на пол и розовую рубашку мимо его ушей и черчиллевских брыльев. Наташа, пользуясь случаем, вытирает глаза рукавом, пока я типа не вижу.
По лестнице спускается Толик. Я заранее сжимаюсь, подбираюсь, влипаю в стену.
— Девчонки, — говорит он. — Докуривайте, и я вас жду у себя в кабинете.
— Добивать? — почти храбро спрашиваю я.
— Квасить, — серьезно отвечает Толик.
Я отлипаю от стены в надежде, что не ослышалась.
— Квасить, — повторяет Толик. — Красное кипрское полусладкое из литровых коробок пьете?
— Пьем, — торопливо отвечает Наташка.
В кабинете у Толика уже сидит с пластиковыми стаканчиками вся редакция. Главный художник с красными щеками размахивает только что написанным заявлением об увольнении и рассказывает, что его позвали в другой журнал на зарплату вдвое больше.