Конан Дойл
Шрифт:
Слезли с танка и пошли дальше на восток. Прошли еще одну деревню, оставленную немцами. Все было окутано дымом, «как в преисподней». Немцы, прижатые к стене, вдруг начали артобстрел, и путешественники наконец поняли, что забрались слишком далеко. «Если кто-то скажет, что он любит не по велению долга находиться под прицельным орудийным огнем, я не поверю». На обратном пути встречали все тех же – артиллеристов, бойцов ПВО. Как ни удивительно, обнаружили в целости свою машину. И тут совсем рядом раздался взрыв – и они увидели сцену, в которой не было ничего величественного, а только. «На дороге лежала груда искалеченных лошадей с ходящими ходуном шеями. Рядом с нею, удаляясь прочь, ковылял человек, у которого оторвало руку и кровь хлестала из его закатанного рукава. Он кружился, поддерживая приподнятую болтающуюся руку, как собака поджимает ушибленную лапу. Рядом с лошадьми лежало развороченное тело человека, залитого с головы до пят багряной кровью, сквозь маску которой уставились вверх два огромных остекленевших глаза». Это как будто не Конан Дойлом написано – а, скажем, Амброзом Бирсом или Эдгаром
Возвращаясь в Перонн, обогнали новую колонну пленных немцев, на сей раз очень большую: «Масса грубых мужланов с тяжелой челюстью и насупленными бровями, недоуменно взиравших на своих жизнерадостных конвоиров». Дойл не увидел в них никакого облегчения оттого, что они вырвались из ада, и никаких признаков страха – «преобладало впечатление бычьей невозмутимости и тупости. Это была не вереница людей, а стадо скотов. Если подумать, что эти обряженные в военную форму олухи представляли великую военную нацию, в то время как доблестные фигуры, протянувшиеся вдоль дороги, принадлежали к народу, который те презирали за отсутствие воинственности (имеются в виду австралийцы. – М. Ч.),это поистине походило на фарс». Да, конечно, никаких иных чувств по отношению к побежденным агрессорам быть не могло, ни у кого их не могло быть, – но не совсем ясно, как, по мнению доктора, пленные должны были вести себя: плакать, танцевать, выкрикивать лозунги?
А все-таки доблестные и отменные австралийские солдаты доктору не совсем понравились. Во-первых, его неприятно поразил тот факт, что австралийские солдаты снимали с пленных и убитых немцев часы – он был уверен, что англичане такого никогда не делали. И потом: да, они отменные солдаты, как и канадцы, но – как и в очерке «На трех фронтах», когда шла речь о Франции и ее колониях, – Дойл постарался подчеркнуть, что главную тяжесть на себе вынесли коренные британцы и негоже «колонистам» чересчур много мнить о себе и своих успехах: «Мне кажется, что велось систематическое принижение славных деяний собственно английских солдат, в отличие от британских. Англия слишком велика, чтобы превратиться в провинцию, но иногда ничтожным душонкам удается позлословить на ее счет». Он не побоялся выступить перед австралийскими солдатами с речью, в которой высказал им свои претензии; некоторые офицеры, по воспоминаниям Дойла, «тепло благодарили за это, уверяя, что, поскольку они ничего, кроме своего фронта, не видели, они утратили представление о соотношении вещей». Остальная масса австралийцев, по-видимому, такой теплой благодарности не выразила.
После сентябрьского наступления события развивались с головокружительной быстротой. 5 октября германское правительство обратилось к правительству США с просьбой о перемирии. В течение октября была разбита Турция. 3 ноября Австро-Венгрия подписала перемирие с Антантой. 9 ноября в Германии произошла революция. 11 ноября союзники заключили с Германией Компьенское перемирие. Этот день подробно описывает Питер Акройд в книге «Лондон», упоминая о кровожадном буйстве и грубости обезумевшей от восторга толпы, что запрудила улицы. Дойл находился в тот день в Лондоне; он увидел из вестибюля Гроувернор-отеля, как какая-то солидная дама идет по улице вальсируя, с флагом в руках; он выбежал и кинулся к Букингемскому дворцу. Туда стекалась толпа. «Тоненькую девушку подняли и поставили на высокий экипаж, и она распевала, дирижируя хором, словно некий ангел в твидовом костюме, только что упавший с облаков. Я видел, как в густой толпе остановился открытый автомобиль, где сидели четверо пожилых людей, один в гражданском с грубым лицом, остальные офицеры. Видел, как этот в гражданском отбил горлышко бутылки с виски и так и пил из нее, не разбавляя. Мне хотелось, чтобы толпа растерзала его. То был миг молитвы, а этот скот оказался грязным пятном, портившим всю картину. В целом же люди держались очень хорошо и спокойно».
Побежденная Германия обязалась немедленно вывести свои войска со всех оккупированных территорий и передать союзникам большое количество вооружения и военного имущества. Затем последовал Версальский мирный договор. Дой-ла все это уже мало интересовало. Две недели тому назад умер его сын.
Кингсли заболел пневмонией в конце октября; от ранений, полученных на Сомме, он был очень слаб. Дойл был в то время в Ноттингеме, выступал на очередной спиритуалистической конференции. Перед выходом на сцену ему подали телеграмму от Мэри, в которой сообщалось, что Кингсли при смерти. Он прочел лекцию и поехал домой. Кингсли умер 28 октября. «Один из великолепнейших парней – как физически, так и духовно, – какие были когда-либо дарованы отцу». Какая-то корявая, тусклая, даже неприятная фраза; такими же корявыми и серыми фразами доктор говорил о смерти Луизы – как будто он вмиг потерял главное умение своей жизни: подбирать и складывать слова. А в феврале 1919-го в Уинделшем пришла новая телеграмма: в Бельгии от той же пневмонии умер бригадный генерал Иннес Дойл. «Мы сделали прививку младенцу и лечили человека с чахоткой. Мальчики говорят мне, что никто больше не хочет с ними разговаривать... »
Вот перечень некоторых наиболее известных работ Конан Дойла по спиритуализму начиная с 1918 года: «Новое откровение» («The New Revelation: or, What Is Spiritualism?»), 1918; «Жизнь после смерти» («Life After Death»), 1918; «Жизненное послание» («The Vital Message»), 1919; «Спиритизм и рационализм» («Spiritualism and Rationalism»), 1920;
39
Интересующиеся историей спиритизма, вероятно, видели русский перевод, озаглавленный «Религия в свете Нового откровения». Такой работы у Конан Дойла нет. Это компиляция, включающая фрагменты из разных книг и статей доктора, посвященных спиритизму.
Только с осени 1918-го по весну 1919-го Дойл провел не менее шестидесяти встреч-бесед в различных городах Великобритании; начиная с 1920-го он объехал с лекциями полмира. Он отдал пропаганде спиритуалистического учения двенадцать лет; он потратил на это почти все свое состояние – 250 тысяч фунтов, не заработав, естественно, ни пенни. Но что такое деньги – пустяк... «Мальчики говорят мне, что никто больше не хочет с ними разговаривать! Неправда, неправда: есть по крайней мере один человек, который хочет, и будет, и разговаривает постоянно, и никогда не бросит их одних там, в стране туманов, и всему свету объяснит, как это жестоко – похоронить, смириться, отречься, забыть, не говорить, не звать, не отвечать на вопросы!»
С начала 1918 года Дойл параллельно с «Британской кампанией во Франции и Фландрии» работал над небольшой по объему книгой, в которой пытался сказать все, что думал о жизни и смерти. Основные тезисы этой книги содержались в речи, которую он произнес в октябре 1917-го. Он назвал ее «Новое откровение». Это вещь небольшая по объему (хотя для Дойла, любившего военную краткость и редко писавшего длинные тексты, она достаточно велика) – примерно с «Долину ужаса». В первой главе Дойл излагает историю своих собственных сомнений, начиная со студенческого материализма и телепатических опытов с архитектором Боллом, – эта история нам уже известна. В начале следующей главы объясняется, какими способами человечеству надлежит узнать о существовании откровения: метод автоматического письма, вращающиеся столы и пр. Далее Дойл – пока что очень сдержанно и деликатно – отвергает возможные обвинения в «связях с дьяволом» и тому подобном в адрес спиритов со стороны традиционно верующих.
«Сами результаты психических исследований, выводы, которые мы из них извлекаем, и уроки, которые они могут нам дать, учат тому, что жизнь души продолжается и после смерти. <...> Если в этом заключается различие с религией, то я должен признаться, что не очень-то разумею, в чем, собственно, оно состоит. Для меня это и есть религия – самая ее суть. <...> Оно (новое откровение. – М. Ч.)устранит серьезные недоумения, всегда оскорблявшие чувства всякого мыслящего человека; оно также подтвердит и сделает абсолютно определенным факт продолжения жизни после смерти, факт, лежащий в основании всякой религии. <...> Оно подтвердит идею о рае и временном состоянии искупления, которое соответствует более понятию чистилища, нежели ада. Таким образом, это Новое откровение в самых жизненно важных своих точках никак не разрушает все прежние верования, и действительно серьезными людьми, какой бы веры они ни придерживались, оно должно быть встречено как исключительно могучий союзник, а не опасный недруг, порождение дьявола».
Если со стороны религиозных людей, по мнению доктора, претензий к спиритизму быть не должно, то у спиритизма к традиционной религии (имеется в виду христианская, естественно) претензий довольно много. Во-первых, ее учение устарело и не согласуется с современной наукой: когда известно, какой длинный и сложный эволюционный путь прошел человек, всерьез воспринимать мифы об Адаме и Еве, Авеле и Каине, говорить о падении и первородном грехе, не ставя эти слова в кавычки, попросту смешно. Во-вторых, поклонение божеству, которое требует жертвоприношений и искуплений за несуществующий грех, оскорбляет нравственное чувство мыслящего человека. В-третьих, традиционная церковь искажает личность Христа, рассматривая ее под неверным углом зрения.