Конан и райская яблоня
Шрифт:
Старик узел принял вполне благосклонно, взвесил на сухонькой ручке, пошамкал сухонькими губами и, наконец, благосклонно улыбнулся и кивнул, бросив:
— Топор, проводи гостя.
Громилы расслабились. Один из них — тот, что держал фонарь, — приглашающее махнул рукой и отступил в глубь коридора. Старик отодвинулся в противоположную сторону, освобождая проход. Конан с девушкой пошли вслед за выделенным провожатым. За их спиной скрипнула закрывающаяся дверь и заскрежетали засовы — было их неожиданно много для такой непритязательной и обшарпанной на вид двери.
— Я должен вернуться во внутренний сад.
Она
В отличие от Конана.
Вообще-то, Конан предпочел бы не сидеть, а очень быстро идти, возможно даже — бежать, по направлению к этому самому купеческому саду. Он буквально физически ощущал, как утекает песком сквозь пальцы время короткой летней ночи. Если уж начал что-то делать — сделай это до конца и сделай хорошо. Он не привык бросать начатое дело на середине. Но иногда невозможно закончить два дела одновременно, и приходится выбирать, какому отдать временное предпочтение…
— Мне надо забрать там одну… вещь. Меня наняли, чтобы ее забрать. Бывший хозяин. Ее у него тоже украли. Как и тебя. Постараюсь вернуться до рассвета. Если же… не успею — не страшно. Я поговорил с местным главой, он отправит письмо твоему мужу. Мне пора.
Она смотрела на него, широко открыв глаза. Личико ее страдальчески кривилось. Ему показалось, что она по вечной женской привычке начнет возражать, жаловаться или задавать глупые и отнимающее время вопросы. Она действительно спросила, но вопрос ее был неожиданен.
— Больно? — спросила она, — Тебе снова больно, да?..
Вот те раз! А он-то полагал, что сумел сохранить невозмутимое выражение лица и ни разу не поморщиться. Боль действительно возвращалась, усиливаясь с каждой минутой, и это было совсем некстати. Впрочем, он привык игнорировать боль, так что вряд ли это неприятное обстоятельство так уж сильно отразится на его сегодняшней работоспособности.
Он попытался отмахнуться и встать, но девушка не дала, с неожиданной ловкостью и силой толкнув его обратно на лежанку.
— Подожди, я сейчас ее уберу! Это несложно, должна же я хоть что-то… не бойся, это недолго, ты все успеешь…
Она, закусив нижнюю губку, начала было торопливо расстегивать на груди свою короткую кофточку. Конан наблюдал за этими ее действиями, несколько оторопев. С одной стороны, он никогда не возражал, когда в его присутствии молодые красивые девушки снимали с себя не только кофточки, но сейчас было это несколько не ко времени. Да и сам Конан был, как бы это сказать, не совсем в подходящем для подобного состоянии, даже забудь он об этом — нарастающая боль быстренько бы ему напомнила. Но с другой стороны — как-то непохоже, чтобы она решила вдруг напоследок поиздеваться…
Девушка расстегнула уже все пуговки, но вдруг опомнилась. Мило покраснела и попросила:
— Закрой глаза!
Конан послушно прижмурил глаза, продолжая наблюдать за происходящим сквозь опущенные ресницы. Не то, чтобы подозревал он эту девушку в каком-то изощренном коварстве — просто было ему любопытно.
Подозрительно
Только собрав в кулак все свое самообладание, Конану удалось не отшатнуться, когда тугая белая струйка ударила ему в грудь, и теплые капли потекли по коже, оставляя за собой белесые вертикальные полоски.
Минуты три девушка рисовала молоком на груди у Конана затейливый узор, попеременно используя то левую, то правую грудь в непонятной Конану последовательности и что-то приговаривая. Потом осмотрела творение рук своих — и не только… хм… рук — и, похоже, осталась довольна. Впрочем, Конан и без ее одобрения знал, что волшебство удалось — боль исчезла. Он даже не заметил, когда именно это произошло, настолько был поглощен ее манипуляциями, просто вдруг обнаружил, что опять ничего у него не болит — так, саднит только немного. Забавный способ колдовства. Интересно, а что будет с тем, кто этого молока глотнет? Вряд ли он просто не станет более болеть, тут наверняка много всего намешано, и молоко это не только боль устранять сумеет в опытных… хм… руках.
Конан открыл глаза. Встал, неловко поклонившись. Она могла подумать, что это он просто из-за низкого потолка, и потому Конан добавил:
— Спасибо.
Еще раз поклонился. Вышел в коридор, пятясь.
Девушка успела застегнуться и теперь сидела, улыбаясь, явно довольная проделанной работой.
— И тебе спасибо, наемник! Райская Яблоня будет молиться о тебе всем богам, которых знает, хоть и не знает твоего имени. Но ведь имя для богов не важно, правда? Кто-нибудь из них тебе обязательно сегодня поможет, ведь они уже один раз помогли мне, откликнулись, значит — и сегодня помогут!
Конан кивнул, еще раз поразившись про себя ее наивной вере. Сам-то он давно не ждал от богов ничего особо хорошего, вполне резонно предполагая, что помогают и вредят людям небожители не по доброте или злобе душевной, а исключительно для забавы, от скуки, так сказать. Что-то в ее последних словах его царапнуло, но он не любил думать сразу о многом. А сейчас следовало думать о предстоящем деле.
Он успел сделать по коридорчику с полдюжины шагов и дойти до входа в крупную камору, в углу которой что-то обсуждали с сухоньким старичком два господина вполне почтенной наружности и один скользкий юноша с повадками сутенера, и даже кивнуть тем из них, кто к нему обернулся, вполне успел.
Прежде, чем понял.
Обратно он вернулся в три прыжка.
— Что ты сказала?!!
Она испуганно шарахнулась к стенке, округлив рот в беззвучном крике. Конан зарычал — правда, мысленно. Потому что опомнился вовремя.
С детьми и испуганными женщинами так нельзя, нельзя на них рявкать, угрожающе нависая, от этого они только больше пугаются и замыкаются в себе. С ними лучше говорить негромко и спокойно, опустившись на их уровень. Если, конечно, не хочешь ты их окончательно запугать, а хочешь добиться чего-то эффективно и быстро. Конан заставил себя сесть — так его голова оказалась почти на уровне ее. Спросил, стараясь, чтобы голос звучал как можно миролюбивее и спокойнее: