Конан и райская яблоня
Шрифт:
— Ты обещала, что обо мне кто-то будет молиться… А кто именно будет обо мне молиться?..
Она сглотнула, понемногу успокаиваясь. Села прямее:
— Я… я уже начала, когда ты…
— Нет, — он покачал головой, — Ты назвала какое-то имя…
— Райская Яблоня? Ну да… Меня так зовут… Красивое имя, правда? Ты не сказал своего имени и не спрашивал, как меня зовут, а мне так хотелось, чтобы ты знал…
— Подожди, — попросил Конан, окончательно шалея и еще не до конца убежденный, — Но, если ты — яблоня, то где же твои яблоки?
Она замолчала
М-да…
Вот так, значит.
Значит, вот…
А он еще, по простоте душевной, предлагал яблоки эти оторвать — для облегчения, так сказать, доставки! — и притащить отдельно. От всего, стало быть, остального… Хорошо еще, что у молодого шахиншаха хорошее чувство юмора. И Эрлих побери этого мерзкого старикашку-переводчика, со всеми его иносказаниями и недомолвками вместе!..
— Тогда нам обоим пора. Я отведу тебя… в другое место. Там тебе будет лучше.
— А как же твое дело? Ты же хотел вернуться в сад за какой-то вещью…
— По пути объясню. Только сначала… сумеешь одеться?
Он размотал с пояса и протянул ей шелковое полотнище. Не потому даже, что изначально нанявшим его шахиншахом именно для обертывания… скажем так, — ствола Райской Яблони эта самая тряпка и была предназначена. Просто — так было правильно. В конце концов, в связи с вновь открывшимися обстоятельствами ему оно больше было не нужно, а ей теперь, что же, так и ходить по городу в легкомысленном внутригаремном наряде?..
— Как все это удивительно! — голосок Райской Яблони был мечтательным, — Словно в стихах! Мне Сулико переводила, про рыцарей и прекрасных дам…
С точки зрения Конана гораздо удивительнее было то, что за какие-то пятнадцать минут и при помощи всего-то пары веревочек и нескольких выпрошенных у обитателей притона булавок она умудрилась смастерить из шелкового полотнища вполне пристойный наряд. Теперь они выглядели вполне приличной парой — идущая по какой-то своей надобности знатная госпожа и ее сопровождающий — то ли охранник, то ли тюремщик. Или — и то и другое сразу, как у них тут принято. Ткани хватило даже на головную накидку, которой местным жительницам предписывалось закрывать лицо в присутствии посторонних мужчин или просто на улице.
Пока что дорога была пустынна, и она легкомысленно откинула этот кусок материи на плечо. Но скоро он вполне мог пригодиться — огромная луна потихоньку бледнела на розовеющем небе и уже кричали где-то первые петухи. Скоро, вторя им, зазвенят колокольчики первых утренних разносчиков и город начнет просыпаться…
Впрочем, до нужного дома оставалось идти совсем чуть-чуть.
На этот раз он вышел к дому четко — прошло меньше недели, да и рассвет уже явственно вступал в свои права. Он довел ее до самых дверей. Остановился.
— Дальше пойдешь одна. Стучи. Мужу скажешь, что Конан-варвар за деньгами завтра придет.
И, видя, как округлились ее глаза и рот в уже готовом сорваться протесте, сам несколько раз грохнул
Он слышал за спиной неясные голоса, скрип открываемой двери, женские возгласы, оханья, чей-то торопливый топот, еще какую-то суету. Но обернулся лишь, дойдя до угла.
Улица была пуста.
Практически не замеченный полусонной с утра пораньше стражей, Конан покинул город через западные ворота.
Он выбрал эти ворота не из каких-то принципиальных соображений. Просто снятый шахиншахом скромный домишко находился на самой окраине Шадизара, в двух минутах ходьбы именно от западных ворот. Этим и только этим обстоятельством и был обусловлен конановский выбор. А то, что в какой-то паре километров от этих ворот обнаружилась уютная рощица с небольшим родниковым ручейком в тенистой своей глубине, оказалось приятным дополнением. Вообще-то он собирался дойти до ближайшего постоялого двора с колодцем, и провести церемонию там, но рощица тоже вполне подходила.
Если быть откровенным, она подходила даже больше, поскольку не имела обыкновения совать нос в чужие дела, в отличие от хозяев постоялых дворов…
Конан напился — вода в подкоряжном бочажке была ледяная, от нее сразу же заломило зубы. Нагреб небольшую кучку сухостоя — много ему сегодня не требовалось, не обед варить собирался. Достал из пояса огниво и развел крохотный костерок. Потом снял пояс и положил его на землю — с противоположной стороны. Костра. Зачерпывая воду ладонями, тщательно вымылся — целиком, аккуратно смывая с кожи дорожную пыль, а заодно и все следы волшебного молока. Хотел было отодрать присохшую к ране повязку, но не стал, решив, что с этим пусть лучше законный владелец разбирается. Размочил только как следует — все же не звери мы.
Боль вернулась мгновенно, после смывания первой же липкой полоски — но он был готов и даже не поморщился, довершив умывание до конца. Разве что напряженная улыбочка стала немного более кривой, чем раньше.
Боль не могла ему помешать. Подумаешь, боль? Ерунда.
Он зачерпнул сложенной ковшиком левой ладонью немного воды, положил туда же щепотку земли, а правой рукой достал из костра горящую веточку. Сказал негромко:
— У перекрестка трех дорог призываю четыре стихии в свидетели: я выполнил условия.
После чего затушил веточку прямо в грязевой кашице на ладони и дунул на зашипевший уголек.
Порывом ветра взъерошило волосы, плеснула вода под корягой, крохотный костерок выстрелил в небо длинным языком пламени. Показалось даже, что земля под ягодицами слегка шевельнулась, подтверждая, что и она — услышала.
С другой стороны костра возник прямо из воздуха и неловко плюхнулся на землю человек. Взвыл — в падении он, кажется, не совсем удачно подвернул ногу. Вслушиваясь в витиеватые ругательства, Конан восхищенно прицокнул языком — что-что, а сквернословить за свои триста лет мажонок научился преизрядно.