Конан из Киммерии
Шрифт:
— Львы пожирают наших лошадей! — воскликнула Валерия.
— Какие там львы! — Конан сверкнул глазами, — Или ты слышала львиное рычание?! Нет? Я тоже нет! И потом, лев не стал бы поднимать такой шум из-за какой-то лошади. Да еще этот хруст…
Киммериец начал быстро спускаться по естественному кряжу, Валерия — следом. Вражда была забыта, перед лицом таинственной опасности оба искателя приключений из противников моментально превратились в союзников. Едва они миновали лиственную завесу, как отчаянное ржание стихло.
— Я обнаружил твою лошадь у пруда, привязанную к дереву, — говорил он, ступая без малейшего шума, — не удивительно, что его появление там, на скале,
Они спустились чуть ниже зеленого пояса и сейчас, прильнув к скале, напряженно вглядывались в густой подлесок. Над их головами раскинулся сумрачный шатер из ветвей и листьев. Под ними скудный свет, пробившийся сквозь сплетенные заросли, окрашивал все в приглушенные зеленые тона. Стволы гигантских деревьев, высившихся менее чем в ста ярдах от скалы, призрачно темнели в полумраке.
— Лошади там, за молодым подлеском, — прошептал Конан, и в неподвижной тишине его голос ветерком прошелся среди ветвей. — Вот, слышишь?
И Валерия услышала. По ее спине пробежал холодок; не сознавая того, она положила свою белую руку на мускулистое загорелое плечо варвара. Со стороны зарослей вместе с хрустом костей и треском раздираемой плоти доносилось громкое чавканье — звуки ужасного пиршества.
— Лев не наделал бы столько шума, — прошептал Конан. — Кто-то пожирает наших лошадей, но только не лев… Великий Кром!
Внезапно чавканье смолкло. Конан выругался: некстати поднявшийся ветерок дул прямо в сторону невидимого убийцы.
— Идет! — едва слышно сказал Конан, приподнимая меч.
Молодые деревца дрожали, некоторые бешено раскачивались. Валерия, прижавшись к варвару, вцепилась в его руку. Не знакомая с обитателями джунглей, она все же понимала, что ни одно из известных животных не смогло бы раскачивать крепкий подлесок так, точно оно пробиралось по тростниковым зарослям.
— Должно быть, не меньше слона, — пробормотал Конан, как бы отвечая на ее мысли, — Пусть только эта тварь… — Он вдруг осекся, пораженный.
Из чащи высунулась голова — настоящее порождение безумия и ночного кошмара! Оскаленная пасть открывала два ряда острых желтых клыков, отвратительная морда древнего ящера была вся изборождена морщинами. Глаза — как у питона, но в тысячу раз больше — не мигая смотрели на двух оцепеневших от ужаса людей на скале. С отвислого, в чешуйках, края огромной пасти на землю вперемешку со слюной стекала кровь.
Голова, намного больше, чем у аллигатора, была насажена на длинную чешуйчатую шею, из которой в несколько рядов торчали зазубренные шипы, а дальше, ломая ветки и деревья, неуклюже переваливалось туловище твари — исполинская туша с выпяченным, словно бочонок, брюхом на нелепо коротких ножках. Белесое брюхо едва не стлалось по земле, в то время как острия шипов на хребте торчали так высоко, что до них не дотянулся бы и самый рослый из людей. Длинный, усеянный шипами хвост волочился по земле.
— Вверх, живо! — крикнул Конан, толкнув девушку себе за спину, — Вряд ли оно лазает по скалам, но если встанет на задние лапы, то запросто до нас дотянется!
Круша деревья и кустарник, чудовище двинулось к скале — к людям. Оба взлетели по откосу, точно гонимые ветром сухие листья. Уже на границе с зеленым поясом Валерия решилась оглянуться — их опасения оправдались: встав на дыбы, огромная тварь тянулась к ним раскрытой пастью. Сердце отважной женщины захлестнул ужас, кровь в жилах обратилась в лед. На задних лапах чудовище казалось еще огромнее, его плоская голова подпирала лиственный свод. Вдруг ей в запястье железными
За спинами беглецов раздался страшный треск. Не останавливаясь, они быстро оглянулись, и Валерия едва не закричала: словно в ночном кошмаре среди листвы торчала голова чудовища — в глазах безжалостный огонь, пасть широко раскрыта! Не помня себя, они взлетели на уступ. Гигантские челюсти с клацаньем сомкнулись чуть ниже их ног, и голова, погрузившись в зеленые волны, скрылась с глаз.
Заглянув в образовавшуюся брешь с обломанными по краям ветвями, царапавшими о скалу, они увидели зверя — тот сидел на задних лапах у подошвы склона, его глаза не мигая смотрели на людей.
Валерия содрогнулась.
— Как ты думаешь, долго он там будет торчать?
Конан легонько пнул выбеленный череп, шурша сухими листьями, тот откатился в сторону.
— Этот парень, как видно, взобрался сюда, чтобы укрыться от него… или от другого такого же. Похоже, он просто умер с голоду. Все кости целы. Скорее всего это дракон, о них упоминается в легендах чернокожих. И если это так, — что очень похоже на правду, — то он не уйдет, пока мы оба не умрем.
Валерия в растерянности посмотрела на киммерийца — от ее прежней ярости не осталось и следа. Всеми силами она пыталась справиться с охватившим ее отчаянием. Ей незачем было доказывать свою храбрость, нередко доходившую до безрассудства: тысячу раз в самых беспощадных схватках на суше и на море, на скользких от крови палубах горящих кораблей, при штурме городских укреплений, на прибрежных пляжах, где головорезы из Ватаги Красных Братьев отстаивали свое право на лидерство зубами, ножами и мечами, — везде она была не из последних. Но от неизбежной страшной участи стыла кровь. Глубокая рана от абордажной сабли по сравнению с этим представлялась царапиной: вот так сидеть на голой скале, сложа руки, не в силах что-либо изменить, и покорно ждать, пока не сгинешь от голода, а внизу эта ископаемая тварь, каким-то чудом сохранившаяся с допотопных времен, — от одной мысли об этом рыдания подкатывали к горлу.
— Ведь должен же он пить и есть — может, тогда уйдет? — высказала робкое предположение девушка.
— Для этого не надо уходить далеко, — отозвался Конан, — Он только что сожрал лошадей и теперь, как и все змеи, еще долго сможет обходиться без еды и питья. Спать после еды ему тоже не обязательно. Единственное, что нам на руку, так это то, что сюда ему нипочем не забраться.
Речь Конана звучала спокойно, без надрыва. Он был варваром, и невероятная выносливость дикаря, унаследованная от предков, органично сочеталась в нем и с низменной страстью к женщине, и с бешеной яростью к врагам. Загнанный в угол, он проявлял хладнокровие, немыслимое с точки зрения цивилизованного человека.
— Может быть, нам перелезть на дерево и передвигаться по кронам, вроде обезьян? — В ее голосе уже слышалось отчаяние.
Он покачал головой:
— Я уже думал об этом. В том месте, где ветки подступают к скале, они слишком тонкие и не выдержат нашего веса. А кроме того, сдается мне, что эта тварь может повалить любое из растущих здесь деревьев.
— Так что же, будем сидеть на задницах и ждать, пока не передохнем с голода, как этот? — в ярости крикнула она и пнула по черепу — стуча по камням, тот улетел вниз. — Лично я против. Вот спущусь сейчас и отрублю башку этой гадине!