Конан (сборник)
Шрифт:
5. Ужас каземата
Конан лежал тихо, снося тяжесть оков и унижение своей безнадежной ситуации со стойкостью, присущей мужчинам дикого племени, породившего его. Он старался не двигаться, так как звон цепей при смене положения тела оглашал тишину беспомощным эхом. А инстинкт, доставшийся ему в наследство от тысяч его полудиких предков, подсказывал, что ни за что нельзя показывать бедственности своего положения, каким бы тяжелым оно ни было. С другой стороны, логики здесь не прослеживалось -
Сначала в густой темноте ничего не было видно. Но через какое-то время, оценить которое Конан был не в силах, он смог различить решетку у своего локтя и отброшенный к противоположным дверям скелет, освещенные едва заметным серым сиянием, происхождение которого сразу он уловить не был в состоянии. Однако после непродолжительных раздумий и поисков ему удалось найти ответ. Он находился в подвале, под землей, куда свет пробивался через узкое отверстие в каменном потолке коридора - прямо над запертыми решетчатыми дверями. Значит, благодаря этому, можно будет отличить день от ночи. Но с другой стороны - какая утонченная пытка - позволять пленнику лишь вскользь радоваться свету солнца и месяца!
Взгляд Конана в очередной раз упал на растрескавшиеся кости, матово отсвечивающие напротив. Было бессмысленно фантазировать о том, кем был этот человек и за что был приговорен к подобной смерти. Дело было в другом - не оставалось никаких сомнений, что скелет дробили не железом. Создавалась уверенность, - кто-то пытался добраться до костного мозга! А кто, кроме человека, мог это делать? Может быть, эти останки - немое свидетельство каннибализма одного из пленников темницы, доведенного голодом до безумия? Конан неожиданно представил себе, что и его кости когда-нибудь обнаружат здесь при подобных обстоятельствах, и в душе его стала подниматься с трудом сдерживаемая паника пойманной в волчью пасть жертвы.
Сын Киммерии не кричал и не плакал. И не молился, как, возможно, делал бы сейчас на его месте цивилизованный человек, хотя боль и голодное кручение в желудке меньше от этого не становились. Огромное душевное мучение доставляли и клокотавшие в нем эмоции: где-то далеко на западе армия неприятеля огнем и мечом пробивала себе дорогу к сердцу его королевства. Небольшой поинтанский корпус не мог ей противостоять - это было очевидно. Конечно, Просперо может попытаться удержать Тарантию на несколько недель, а то и месяцев, но в конце концов, лишенный поддержки и помощи, он будет сломлен превосходящими силами противника. А многие бароны без зазрения совести оставят его один на один с завоевателями. И в это время он, Конан, без движения лежит в темной клетке, и другие люди командуют его воинами, сражаются за его королевство! В приступе бессильной ярости он громко заскрежетал зубами.
Вдруг он застыл, услышав за противоположными дверями крадущиеся шаги. Присмотревшись, ему удалось заметить смутные очертания над чем-то склонившейся фигуры. Лязгнул металл о металл, и вслед за этим послышался скрип открываемой решетки. Но вместо того, чтобы войти, фигура исчезла из поля зрения, и где-то вдали повторился ослабленный расстоянием лязг другого замка и
Минуту, показавшуюся ему вечностью, Конан настороженно прислушивался. Через отверстие в потолке коридора ярко светил месяц, и ничто не нарушало мрачного покоя подземелья. В конце концов ему все же пришлось сменить положение тела, отчего цепи вновь звякнули. И в этот момент он опять различил осторожные тихие шаги - на этот раз за входными дверями. Через некоторое время в сером сумраке затрепетало слабое пламя свечи.
– Король Конан!
– раздался обеспокоенный тонкий и мягкий голос.
– Господин мой, ты здесь?
– А где ж мне еще быть?
– с вызовом ответил тот, поворачивая голову и пытаясь рассмотреть, кто пришел. Держась за прутья решетки тонкими точеными пальцами, за дверями стояла девушка. Слабое мерцание свечи выхватывало из темноты плотно обтягивающую бедра тонкую шерстяную юбку и украшенные драгоценными камнями перстни. Ее темные глаза горели, а белая кожа мраморно отсвечивала. Волосы, хотя и утратившие во тьме свой блеск, напоминали застывший каскад трепетных морских волн.
– Это ключи от твоих оков и от вон той двери, - прошептала она, просовывая маленькую ладонь сквозь решетку и бросая три каких-то предмета на каменный пол рядом с Конаном.
– Какую ты ведешь игру?
– спросил он.
– Ты говоришь по-немедийски, а в Немедии у меня друзей нет. Какие еще гадости придумал твой господин? Послал тебя, чтобы посмеяться надо мной?
– Это не насмешка!
– девушка дрожала так сильно, что ее браслеты и перстни громко стучали о прутья решетки, за которую она держалась.
– Клянусь богом! Я украла эти ключи у чернокожих стражников этих подвалов. Каждый из них носит ключ только от одного замка. Мне удалось подпоить их. Того, которому ты разбил голову, унесли к цирюльнику, и его ключ я достать не смогла. Но все остальные - украла. Ах, пожалуйста, не звени цепями! В темноте за теми дверями могут водиться такие челюсти, что и в пекле не встретишь!
Немного повозившись, Конан с недоверием попробовал большие ключи, напряженно ожидая взрыва злого смеха. Однако его искренне удивил тот факт, что один из них не только высвободил его цепи из кольца в стене, но и вернул свободу рукам и ногам. Он быстро вскочил и сделал резкий шаг к двери, сомкнув свои железные пальцы на нежных ладонях девушки и прижав их к прутьям решетки. Она подняла голову и встретилась с его пытливым взглядом.
– Кто ты?
– спросил он сурово.
– Меня зовут Зенобией, - промолвила она, стараясь справиться с дрожью.
– Я служанка королевского дворца.
– Если только это не какая-то злая шутка, - буркнул Конан, - я не понимаю, почему ты это сделала.
Она опустила лицо, а когда вновь его подняла, на длинных девичьих ресницах блестели крупные слезы.
– Я служу в королевской свите, - произнесла она горько.
– Но сам король меня не замечал, и не заметит. И я устала от тех скотов, что пристают ко мне в беседках... Я ведь тоже живое существо и не хочу быть простой забавой. Я тоже умею радоваться, ненавидеть, бояться и любить... Я полюбила тебя, мой король, когда ты несколько лет назад приезжал во главе своих рыцарей с визитом к королю Немедии. Мое сердце вырвалось из груди, чтобы упасть в пыль на мостовую перед копытами твоего скакуна.