Концепты и другие конструкции сознания

Поляков Сергей

Б. Рассел (2001а, с. 213) вообще полагает, что между нашими восприятиями и их внешними причинами так мало сходства, что трудно понять, как из восприятий можно получить знание о внешних объектах. По его (2009, с. 52) мнению, даже если физические объекты имеют независимое от чувственных данных существование, они соответствуют друг другу, как каталог вещей самим вещам. Мы не знаем ничего по поводу истинной, внутренне присущей физическим объектам природы. И если найдутся существенные доводы в пользу их ментальной природы, то нельзя отвергать этот взгляд на том основании, что он странен.

Один из основоположников радикального конструктивизма Э. фон Глазерсфельд замечает [21] , что наше знание не может интерпретироваться

как изображение, скорее его можно сравнить с ключом, открывающим один из возможных путей. И если в традиционной теории познания и в когнитивной психологии соотношение знания и действительности трактуется как в большей или меньшей мере образное (иконическое) соответствие, то радикальный конструктивизм придает ему значение приспособленности в функциональном смысле.

21

Глазерсфельд Э. фон. Указ. соч.

Применительно к отношениям предмета и образа его восприятия со второй половины XX в. вместо понятий копирование и отражение все шире используют понятие соответствие. Э. фон Глазерсфельд (там же) сравнивает понятия соответствует и подходит. Первое, по его мнению, означает, что нечто передает изображаемое и в какой-то мере является с ним однообразным. Конкретные свойства, по которым устанавливается однообразие, могут меняться от случая к случаю. Нередко не играют никакой роли размер, вес, цвет либо расположение в пространстве и времени; и все же в таких случаях говорят о точной передаче, воспроизводстве пропорции, порядка либо основного плана строения. Это называют гомоморфизмом.

По словам автора, в господствующих теориях познания мы постоянно находим явные или подразумеваемые указания на то, что наши знания гомоморфно отображают независимый и самодостаточный мир хотя бы в каком-то одном аспекте. Когда мы говорим, что нечто «подходит», то имеем в виду лишь то, что это нечто справляется с возложенным нами на него назначением. Ключ, например, подходит, если отпирает замок. Понятие пригодности относится к ключу, но не к замку. В качестве метафоры Э. фон Глазерсфельд вспоминает о профессиональном взломщике, имеющем множество разных ключей, которые тем не менее открывают нашу дверь. С точки зрения радикального конструктивизма мы, живые существа, соотносимся с окружающей средой в такой же мере, как взломщик с замком, который он должен отпереть, чтобы добраться до добычи.

В. А. Иванников (2010, с. 37), обсуждая вопрос о степени соответствия образа объекта самому объекту, рассматривает три ответа на этот вопрос: 1) наши образы – чисто субъективные образования, за которыми не стоит никакой реальности; 2) психика – система символов, знаков, иероглифов, кодов внешнего мира, между ней и миром существуют изоморфные [22] отношения, но психика ничего не говорит о мире; 3) психические образы – более или менее верное отражение объектов внешнего мира, то есть психика – это адекватное знание о мире.

22

«Греческий корень “изо-” означает “равный, одинаковый, подобный”, а “морф-” значит “форма, конфигурация, организация или структура”. …Теоретики гештальта использовали его (изоморфизм. – Авт.) для характеристики своего особого подхода к вопросу об отношении разума и мозга: они утверждали, что объективные мозговые процессы, которые лежат в основе конкретного феноменологического опыта и коррелируют с ним, изоморфны субъективному опыту (то есть имеют функционально ту же форму и структуру)» (Изоморфизм: справ. ст. [Электронный ресурс]: ВСловаре. Ру. Психологический словарь: сайт. – Режим доступа:.

Автор полагает, что первое положение доказывается, например, так: галлюцинации для больного – такая же реальность, как нормальные образы

внешнего мира. Второе утверждение основывается на наличии иллюзий и на несовпадении ощущений с воздействиями внешнего мира… Так, ощущение звука или красного цвета не совпадает с сущностями внешнего мира (колебаниями воздуха или электромагнитными излучениями). Третье утверждение доказывается тем, что наши образы адекватны окружающему миру, поэтому мы не садимся мимо стула, не наталкиваемся на стены и обходим деревья и лужи как реально существующие объекты. В. А. Иванников (2010, с. 32) считает, что психика является одной из форм отражения.

В отечественной психологии доминирует точка зрения здравого смысла, восходящая к Аристотелю и Р. Декарту: есть физические объекты (пусть даже они и представляют собой «вещи в себе», тем более что никто не знает, что это такое) и есть психические образы их восприятия, или их репрезентации. Странно, что противоречивость и неясность этих доминирующих в психологической литературе представлений не привлекает к себе внимания исследователей. Например, с одной стороны, считается, что образ восприятия, или перцептивная репрезентация предмета, – это психический феномен. Но тогда, как и все ментальные феномены, он существует в особом психическом пространстве восприятия. С другой стороны, принимается как очевидность, что одновременно с последним вокруг нас существует еще реальное физическое пространство, заполненное предметами (пусть даже они называются «вещами в себе»), которое мы воспринимаем. Сущности удваиваются, при этом не обсуждается, как соотносятся психическое пространство восприятия и физическое предметное пространство [23] .

23

Впрочем, Б. Рассел (2001а, с. 234–242), например, разделяет физическое и зрительное пространство.

Я не встречал серьезных возражений психологов против теории И. Канта (1994, с. 205–206) или следующих из нее очевидных выводов о том, что в окружающем мире без человека нет предметов или вещей, а есть лишь нечто называемое «вещами в себе». Только некоторые исследователи задумываются над тем, что «вещь в себе» – это и не вещь вовсе. С. Л. Франк, например, говорит, что понятие трансцендентного предмета, непознаваемой вещи в себе подлежит устранению.

Сам И. Кант так и не объяснил, что же он понимает под своей «вещью в себе». Э. Шредингер (2000) пишет: «…Кант шокировал нас полным отказом: мы никогда не узнаем абсолютно ничего о его “вещи в себе”» (с. 49).

Добавлю, что из-за этой недосказанности возникло множество неясностей, сохраняющихся до сих пор. Г. Г. Шпет (2010, с. 116), например, считает «вещь в себе» предметом, а мы постоянно сталкиваемся сейчас в литературе с попытками «удвоения», а то и «утроения» сущностей. Кроме «вещи в себе» и вещи в форме психической репрезентации этой самой «вещи в себе», в окружающем мире появляется и более понятная здравому смыслу третья вещь – предмет. И все же вещь, как можно заключить из теории И. Канта, появляется лишь в сознании человека.

Повторю, что кантовская «вещь в себе» – это вовсе не предмет, к которому мы привыкли. Это непонятное и почти трансцендентное, то есть недоступное нам никак, кроме как в форме наших же психических репрезентаций, нечто, которое превращается в предмет лишь в процессе взаимодействия с человеческим сознанием и лишь для него. Именно сознание трансформирует в предмет это амодальное, аморфное нечто [24] . Следова-тельно, вне сознания нет предмета, а есть лишь фрагмент кантовской почти трансцендентной «реальности в себе».

24

Э. Шредингер (2000) упоминает об изумлении, возникающем, «когда выясняется, что наша картина мира “лишена цвета, холодна и нема”. Цвет и звук, тепло и холод являются нашими непосредственными ощущениями; неудивительно, что их не хватает в модели мира, из которого удалена наша собственная ментальная персона» (с. 39).