Концерт для баритона с оркестром
Шрифт:
Глава IV
Я сидел, облокотившись о край стола, и наблюдал за тем, как тетя Мензер и помогавшая ей Валида готовили сладости к весеннему празднику. Приятно пахло корицей и мускатным орехом. Тетя Мензер черпала столовой ложкой из большой стеклянной вазы мелко растертый напополам с сахарным песком и пряностями миндаль и, запаковав эту божественную на вкус смесь в приготовленные заранее кружочки из сдобного теста, передавала Валиде, а та серебряными щипчиками с мелкой насечкой покрывала тугую овальную сферу будущего пирожка замысловатым узором. Вся комната
Я терпеливо ожидал минуты, когда бы тетка и Ва-дида
вышли из комнаты.
– Валида-ханум, - сказала тетка, - помоги мне, пожалуйста, вынуть противень из духовки.
За это время, что они пробыли на кухне, я успел съесть, четыре столовые ложки миндаля с сахаром. Вернувшись, тетка молча отобрала у меня ложку, брезгливо держа ее двумя пальцами, отнесла на кухню, Щеки ее мгновенно покрылись розовыми пятнами.
– Ты никогда не станешь человеком, - сказала она.
– Хорошим человеком. Отправляйся в свою комнату!
Я пошел к себе в комнату.
– Представляю, -- сказала Валида-ханум, - представляю, что тебе приходится выносить!
Я делал вид, что старательно разучиваю заданный этюд, когда пришла Эльмира. Она была одета совсем по-весеннему, поверх платья только жакет. Представляю, как переглянулись ей вслед тетка и Валида, когда она проходила через гостиную.
– Ладно, ладно, - сказала Эльмира, - теперь я окончательно поверила, что ты занимаешься круглые сутки.
Как только она вошла, стало радостно и спокойно. Все-таки Эльмира ужасно хитрющая. Какую-то лапку притащила.
– Как, по-твоему, что в ней? Не знаешь?
– Эльмира развязала тесемки - в папке были ноты.
– Перестань морщиться! Да, это ноты. Бетховен... Кто это такой?
– Людвиг ван... Родился в... Германии родился.
– Верно, - сказала Эльвира. Она открыла обложку.
– Теперь посмотри, что он сочинил!
– "Соната".
– Ты удивительно проницательный, Ушки, - сказала Эльмира.
– Соната, так и есть. Осталось самое легкое, догадайся, для чего я ее несла сюда через весь город?
– Не знаю!
– я только глянул на первую страницу с четырехэтажными рядами нот, щедро окропленными бессчетными диезами и бемолями, и мне сразу же расхотелось о чем-то догадываться.
– Кажется, ты догадался, - сказала Эльмира, она принесла стул и поставила его рядом с роялем, потом взяла обе мои руки в свои, и, как всегда, это оказалось удивительно приятным.
– Ушки,-сказала Эльмира,--через два месяца начинаются каникулы. Ты же знаешь, что; в день окончания занятий все классы дадут концерты. Знаешь? А теперь скажи мне, что ты будешь играть?
– Этюд Гедике.
– Ты инвалид?
– ласково спросила Эльмира.
– Скажи, не скрывай?!. Тогда почему же ты должен играть Гедике? И вообще, почему в классе, где учится, кроме тебя, пятнадцать человек, ты должен считаться самым отстающим?
– Ничего подобного!
– возмущенно сказал я.
– Самые отстающие Васиф Мамедов и Гюля Алибейли!
– Возможно. Но
– Кто?!
– Педагоги. Поверь, я не придумала. Мальчик он неплохой, говорят, даже неглупый, но не очень способный!
Я почувствовал, что она говорит правду, и мне стало неприятно.
– А ты знаешь, что я на это ответила?.. Промолчала. Говорить-то пока нечего. Но у меня появился план.
– Она разложила на пюпитре ноты, села за рояль, сыграла сонату. Окончив, повернулась ко мне.
– Понравилось?
– Здорово!
– Ты эту сонату сыграешь на концерте! Что это с ней сегодня? Я засмеялся.
– Ты представляешь?
– мечтательным голосом сказала Эльмира.
– Ты выходишь во фраке... Ладно, фрак отменяется, - согласилась Эльмира после того, как я хихикнул.
– Все ждут. Ничего хорошего, конечно, не ждут. Все знают, что ты сейчас с грехом пополам сыграешь этюд Гедике, который ты зубришь уже два месяца... И вдруг ты подходишь к роялю, садишься и начинаешь.
– Она ударила по клавишам.
– Ты представляешь? Какое у всех будет лицо. У всех.
– Она неприметно кивнула на дверь в соседнюю комнату.
Я смотрел на нее завороженным взглядом. Картина показалась мне прекрасной.
– Молодец!
– похвалила Эльмира.
– Все понял! Будешь играть?
Я еще раз поглядел на ноты.
– Нет. Я не сумею. Правда.
– Балда!
– в сердцах сказала Эльмира.
– Я же!.. Я же сыграла ее, когда была в пятом классе! Пятерку получила!
– В пятом!
– я обрадовался.
– А я-то еще в четвертом учусь.
– Иди сюда, - она снова ухватила меня за кисти рук.
– Я тебе скажу одну вещь... Обещай, что никому не расскажешь! Обещаешь? Это я ее сыграла в пятом классе. Но ведь ты гораздо способнее меня. Понимаешь? Даю тебе честное слово, я тебя не обманываю. Ты гораздо способнее меня, всех своих товарищей и всех педагогов в нашей школе.
Я сразу же понял, что это педагогический прием.
– У тебя нет самолюбия, ты мне поверь, - уже сердито сказала она.
– Ты удивительно музыкален, у тебя абсолютный слух, - она больно потянула в разные стороны пальцы моей правой руки, - посмотри! Ты уже берешь полную октаву...
– Почему же тогда я плохо играю?
– Потому что ты ненавидишь музыку, вернее, учебу. Не знаю, откуда это берется. Ты злой! Всех ненавидишь! Слава богу, хоть ко мне хорошо относишься.. Или я ошибаюсь? Разучим сонату?
– Я же знаю, что не сумею. Ты только посмотри, какая там левая рука, я и за два года это не разучу!
– Я думала, - сказала Эльмира, - что ты меня любишь. И захочешь сделать мне подарок. Прощальный подарок.
– Прощальный?
– я переспросил, еще только смутно ощущая смысл этого слова.
– Да, Ушки, - сказала Эльмира.
– В апреле мы расстанемся. Ты же знаешь, у меня есть жених, в апреле я выхожу за него замуж. Я приглашаю тебя на свадьбу, ну а ты сделаешь мне подарок. Я очень хочу, чтобы на экзамене ты выступил лучше всех!